Мы возвращались с ночной рыбалки и прошли уже по берегу Камы около 7 километров. День был жаркий, над лугами колебалось марево, а на водной глади широкой реки играли веселые солнечные зайчики.
— Пора сделать привал,— сказал я, обтирая платком вспотевший лоб. Жара, как в печке, а нам еще километров 5 идти.
— Давай выкупаемся и отдохнем.
— Привал так привал,— охотно согласился мой товарищ,— вон там у леса родник есть и берег хороший — песок. Самое подходящее место для отдыха.
Через несколько минут мы были у подножья довольно крутой горы, поросшей на склоне густым еловым лесом. Высоко в небе плавно парили две скопы, изредка жалобно попискивая. Мы утолили жажду холодной родниковой водой. Ключ вытекал из-под горы, и его светлая струя с мелодичным звоном извивалась между плитами песчаника, образуя небольшие, но шумные водопадики.
Вот теперь можно и выкупаться! Удочки и корзины с рыбой спрятаны в тени большой ели, сброшена одежда. С разбега влетаем в реку. Минут 15 купания — и усталость как рукой сняло. Свалившись на теплый песок, мы стали загорать. Вдруг мое внимание привлек человек, вышедший из-за поворота реки. Не доходя до нас метров 200, он остановился и, сильно взмахнув удилищем, сделал заброс.
— Смотри, Борис, кто-то спиннингует,— толкнул я в бок своего Друга.
— А? Что? — очнулся он от дремоты.
— Смотри,— говорю,— вон кто-то спиннингует.
— Ну и пусть себе на здоровье… А, впрочем, интересно: тут яма довольно глубокая, рыбная, может, он зацепит кого-нибудь. Посмотрим.
Рыболов со спиннингом начал подматывать катушку.
— Ничего…— вздохнул мой приятель,— а ну еще…
И как бы услышав его слова, спиннингист сделал новый заброс.
— Два… Подсчитано, что на сотню забросов спиннинга в среднем приходится одна поклевка. Давай подсчитаем? — обратился я к Борису.
— Давай,— согласился он,— но я уверяю тебя, что на пятидесятом разе клюнет или сам спиннингист плюнет и уйдет на новое место искать счастья.
— Посмотрим… считай.
— Три… четыре.
И вдруг рыболов сделал резкую подсечку.
— Ага, есть! — радостно закричал Борис.— А ты «на сто раз одна поклевка». Я ж тебе говорил…
— Что на пятидесятом разе клюнет,— перебил я его.
Судя по тому, что рыболов начал как-то странно и слишком активно дергать спиннингом, мы поняли, что он имеет дело не с рыбой, а с надежным зацепом.
— Сейчас оборвет блесну и уйдет,— пророчески произнес Борис который планирует на днях купить спиннинг Фаворит. Но его пророчество не сбылось: зацеп был ликвидирован, и последовал новый заброс.
— Шесть… семь… десять… — считали мы взмахи удилища.
— Пятьдесят! Сейчас клюнет…
— Дудки… я тебе говорю, что не раньше ста… Пятьдесят один…
— Пятьдесят девять…
— Шестьдесят! Ну что, клюнуло?!
Человек со спиннингом безжалостно хлестал Каму.
— Девяносто восемь — сейчас должно клюнуть… Ей богу, Борис, сейчас клюнет.
— Сто!
— Сто один Дудки, не клюнет! — ехидно ответил мой друг.— Тоже мне знаток спиннинга: «на сто одна поклевка!» Кто же это, однако, такой упрямый?
— Сто пятьдесят четыре… сто пятьдесят шесть…
— Двести!! Да, как он себе руки не отмашет? Честное слово, это — Федька из Петровки. Только он и может так рыбачить. Упрямый человек! Уж если надумает на каком месте рыбу вытащить — дня не пожалеет…
Двести двадцать… Двести двадцать пять… Фу, мне самому жарко стало! Как заведенный чешет. Ну и упрям…
Мы считали забросы уже не в силах остановиться. А Федька из Петровки махал удилищем спиннинга как заведенный: взмах, подмотка, взмах, подмотка…
— Двести пятьдесят… Двести пятьдесят шесть…
— Двести семьдесят!
Ритмичные движения стали навевать сон, но мы, как загипнотизированные, продолжали считать забросы.
— Смотри, в Каме вода быстрее пошла,— пошутил я.
— И за что он только реку мучает? Его бы самого так… Двести восемьдесять два. Двести восемьдесят девять. Да, упрям! Неужели он так ничего и не поймает?
— Триста!
— Триста десять… триста пятнадцать…
— Есть! Честное слово, есть!
Удилище в руках Федьки сильно согнулось, но теперь чувствовалось, что это не зацеп, и мы, сорвавшись с нагретого солнцем песка, что было духу понеслись к месту схватки. Федька подвел к берегу здорового жереха. Увидя нас, рыба шарахнулась вглубь, смотав с катушки несколько метров жилки.
— Помочь?!
— Сам справлюсь… сидите и смотрите..
Сидеть и смотреть просто так мы, конечно, не могли и, приплясывая от нетерпения, толкались около Федьки, подавая ему разные советы, которые, на наш взгляд, были очень недурны. Но упрямый рыболов поступал как раз наоборот, такая, видимо, была особенность его характера.
— Ослабь, ослабь леску… порвет! — крикнул я и с ужасом заметил, что упрямец сильнее заработал рукояткой катушки, наматывая леску на барабан.
— Тяни, не давай ему ходу! — кричал Борис, и Федькина леска провисала в воздухе, давая свободный ход рыбе.
Видя такой эффект от наших советов, мы невольно замолчали и стали более спокойно наблюдать, чем же кончится этот поединок между жерехом и Федькой. В том, что жерех не сошел с крючка и не порвал леску, мы видели чудо, но оно объяснялось просто: жилка была прочной, толщиной в 0,6 миллиметра, а надежный, острый тройник крепко зацепился в рыбьей пасти.
Когда мы прекратили подачу советов, рыболов начал выводить жереха по всем правилам своего искусства, и вскоре рыба оказалась на берегу. В ней было верных килограммов 5! Федька с немалым трудом упрятал жереха в корзину, сплетенную из ивовых прутьев.
— Ну, после такой удачи можно и отдохнуть,— весело подмигнув мне, обратился Борис к непреклонному спиннингисту.
— Зачем же отдыхать, раз рыба клюет? — И Федька, плавно размахнувшись, послал блесну в Каму.
— Раз…— механически начал я.
— Пойдем скорее одеваться и домой… Два… Все равно Федьку не пересидишь,— усмехнулся Борис.
— Пожалуй, верно,— согласился я,— три… Тьфу ты! Опять считать начал… Четыре. Пошли скорее..
Мы оделись, еще раз выпили бодрящей ключевой воды и, взвалив на плечи корзины и удилища, двинулись к дому. Около поворота мы постояли минут 10, наблюдая, как, ритмично махая спиннингом, Федька хлестал Каму.
— Теперь до вечера хлестать реку будет,— вздохнул Борис,— и, вот увидишь, кого-нибудь вытащит. Такой уж человек.
В эту ночь я долго не мог уснуть: только закрою глаза, как передо мною появляется Федька и начинает размеренно махать спиннингом. Добродушное широкое лицо, с облупленным от камского солнца носом, приветливо улыбается, и серые глаза подмигивают мне:
— Посчитай, посчитай… на десятой тысяче всегда поклевка бывает! Вот смотри… Рр… раз…
Я начинаю считать и просыпаюсь. Сквозь дверцы сеновала видно темное, усыпанное яркими точками звезд небо; где-то в лугах скрипит коростель; рядом сладко посапывает Борис.
По лесенке слезаю вниз, вытаскиваю из колодца ведро холодной воды и выливаю себе на голову. Заснуть мне удалось только утром, под крики первых петухов. На другой день мы узнали, что Федька поймал двух крупных жерехов и одну щуку. На котором забросе произошли поклевки — уточнить не удалось.
Необыкновенное Федькино упорство заинтересовало меня, и я занялся расспросами. За короткое время от охотников и рыболовов я узнал много интересных фактов из его биографии. О достоверности их судить не могу: как говорят, за что купил — за то и продаю. Все зависит от совести людей, рассказывавших мне эти факты, а многое они сами слышали от своих товарищей.
Упрямство Федьки, точнее Федора Григорьевича Малкова, было ужасным, оно начало проявляться с самого раннего детства. Будучи обладателем сильного голоса, Федька любил петь, но певцом он не стал по причине полного отсутствия слуха, а природная молчаливость помешала ему сделаться оратором. Зато рыболовом и охотником он стал отменным.
Первая рыбалка была произведена Федькой на суше в возрасте шести лет. Вы удивитесь: какая же на суше может быть рыбалка? Дело произошло так. В том году отец впервые взял его с собой на настоящую рыбную ловлю. Федька сразу же заинтересовался всеми манипуляциями, которые проделывал Григорий Петрович, чтобы наловить рыбы «на пирог и уху».
По-видимому, качества, нужные рыболову, были у ребенка врожденными. Он запомнил до тонкостей все движения отца, хотя и не был допущен к удочкам. На другой день, уже дома, когда отец был на работе, а мать полола огородные грядки, Федька, подставив стул, снял со стены сарая одно из отцовских удилищ.
Потом из корчаги, где отец хранил червей., он лучинкой достал выползка, наживил его на крючок, залез с удочкой на крышу сарая и спустил леску в соседний двор, где ходили куры. Устроившись на крыше поудобней, Федька стал ждать «клева». Куры ходили в противоположном конце ограды, а о прикорме молодой рыболов в те времена еще ничего не знал.
Около часа просидел мальчик на крыше сарая под палящим солнцем, которого не выдержали даже куры и двинулись под навес, в тень сарая, куда была опущена Федькина удочка. Первый заметил крупного червя красивый петух и с торопливой поспешностью, заглотил его вместе с крючком и кусочком лески. В тот же момент Федька сделал резкую подсечку.
Леска натянулась, удочка начала гнуться колесом; петух отчаянно захлопал крыльями, а испуганные куры, отвратительно кудахтая, метнулись в разные стороны двора, оставив на произвол судьбы своего кавалера. Петух сопротивлялся как ошалелый. Но тут сказалось все врожденное дарование молодого рыболова: то ослабляя, то натягивая леску, он, после нескольких минут борьбы, начал вытягивать петуха на крышу.
Победа была бы полной, если бы из дверей не выскочила соседка, Пелагея Васильевна, хозяйка петуха, добрая старушка, часто угощавшая Федьку шаньгами. В правой руке ее была грозно зажатая метла. Пелагея Васильевна, видимо, по какой-то непонятной причине не одобряла Федькину рыболовную практику.
С громким воплем: «Держите, разбойника!» — она бросилась к сараю. Федька шмыгнул в слуховое окно, но удочку не бросил. На толстой леске вслед за Федькиной удочкой продолжал подниматься и петух. Но Пелагея Васильевна все-таки успела схватить своего любимца за лапу, леска лопнула с противным визгом, и рыболов кубарем полетел с чердака сарая вниз. Пелагея Васильевна, тоже потеряв опору, села посреди двора и, прижав к своей груди петуха, заголосила:
— Спасите, караул! Воры!!
Сбежался народ. Узнав в чем дело и нахохотавшись до слез, все двинулись во двор к отцу незадачливого рыболова. Григорий Петрович встретил эту процессию у ворот своего дома. Тетка Пелагея обрушилась на него:
— На, полюбуйся, Григорий Петрович, что твой разбойник наделал! Моего петуха на уду поймал, варнак окаянный!! И чему вы сына только учите?
Извинившись перед Пелагеей Васильевной и заплатив за петуха, отец разыскал спрятавшегося в огороде Федьку и воздал ему по заслугам, а затем тут же преподал первый урок рыболовной теории. С тех пор Федька не ловил петухов. Но прозвище «петушиный рыболов» держалось за ним долго, а тетка Пелагея не угощала его больше шаньгами, да и сам он избегал ее общества.
После этого случая отец срезал, специально для Федьки, небольшое рябиновое удилище, научил его самого плести леску из конских волос, показал, как надо прикреплять крючок и привязывать поплавок. А однажды вечером взял его с собой на рыбалку, уже как «равного».
И тут выяснилось нечто удивительное — мальчику страшно везло. Рядом стоят три отцовские удочки, и хоть бы поплавок пошевелился, а Федька на свою коротышку то голавлика, то сорожку вытащит или окунька, а иногда и порядочного подъязка. Отца зависть брать начинает. Плюнет, бывало, с досады Григорий Петрович:
— Федька, пошли на другое место: здесь не клюет.
И начнет сматывать удочки, а Федька ни с места: силой уводить приходилось. Ругался сначала отец, а потом бросил.
Усидчивость у Федьки оказалась страшная, а глаз приметливый. Раз как-то сидел он, удил, а сам все к чему-то на реке присматривался. Потом вдруг попросил:
— Папа, помоги мне стрекозу поймать…
— А на что она тебе?
— Голавля хочу выудить.
— А откуда ты знаешь, что он на стрекозу клевать будет?
— Видел.
— Что видел?
— Стрекоза в воду упала, а он ее как ца…апнет,—только блюх! И круги по воде пошли. Вот такой голавлина…
— Ишь что придумал… Вот возьми хворостину и беги к пруду: там в осоке стрекоз много.
Через некоторое время Федька возвратился с несколькими стрекозами в фуражке. Наживил одну из них на крючок и начал зубами грузила снимать.
— Начто груз-то снимаешь? — спросил удивленно отец.
— Так ведь голавль-то сверху стрекозу схватил… вплавь…
— Ишь что приметил… Верно, вплавь он ее лучше возьмет.
Закинул Федька удочку из-за ивового куста. Не прошло и минуты, как у него ее чуть рыба из рук не вырвала. Тянет Федька голавля, чувствуется, что тяжеленько парню достается, а отца на помощь не зовет.
«Упрямый,—думает Григорий Петрович,— это хорошо… Неужто упустит… Нет, водит, как настоящий… И откуда только он всему этому научился? Ну-ка схожу я сам наловлю стрекоз. Верно ведь, берет на них голавль и язь хорошо».
Когда он вернулся, Федька сидел как ни в чем не бывало и следил за удочкой.
— Поймал?
— Угу.
— Где же он?
— В корзине.
— Большой?
— Посмотри сам.
Отец заглянул в корзину и удивленно ахнул: на дне ее лежал громадный черноспинник голавль, с ярко-красными грудными плавниками, весом на глаз не менее полутора килограммов! Просто удивительно, как семилетний мальчик смог вытащить такого голавля!
В четырнадцать лет Федька поймал на жерлицу пудовую щуку в подмельничном омуте и получил «звание» лучшего колхозного рыболова. А случилось это так.
Все деревенские рыболовы знали, что в старом подмельничном омуте живет здоровенная щука. Немало порвала она мереж, немало оборвала лесок у незадачливых любителей окуневой ухи. Когда о ее существовании узнал Федька, он лишился покоя.
Целыми днями он пропадал на реке. Видел, как на вечерних и утренних зорях всплескивала воду громадная рыбина. Однажды он увидел щуку, дремавшую около песчаной отмели. Сначала он принял ее за бревно, а когда подошел к воде, то странное бревно, подняв на мели муть, скрылось в омуте.
Дома Федька наделал толстых лесок, протер их варом, сделал, по совету отца, проволочные поводки. Лески намотал на рогульки, и получились отличные жерлицы. Десять дней подряд ставил их Федька в омуте. На огромные крючки были надеты сорожки, окуньки и ерши, но все было напрасно — щука не брала наживку, хотя нередко обрывала лески у сидевших на поленном мосту рыболовов, удивших окуней.
— Что за оказия,— удивлялись рыболовы,— все наши лески рвет, нет, чтобы за Федькины канаты взяться. С понятием она, парень, и ничего у тебя не получится. Щука, она — рыба хитрая, твои веревки в воде видит и не будет клевать. Вот увидишь.
— А почему же помельче клюют?
— У тех опыту мало, а енту тебе не поймать. А и поймаешь, так не вытащить.
— Вытащу, только бы поймалась!
— Ну, ить, ладно, удь, а мы посмотрим.
— Посмотрите, а щуку я все равно поймаю!
— Поймай—тогда и хвались… Пошто шкуру с неубитого медведя драть-то.
— И так зоревал Федька на поленном мосту мельницы, а щука все не клевала и не клевала.
Однажды выудил он на кузнечика фунтового голавля, насадил его на крючок жерлицы с самым прочным шнуром и поставил ее около угла мельницы, а бичеву для маскировки зеленой тиной окутал. Получилось, что над голавлем тина плавает, а он под нее забиться хочет.
Сидит Федька, от нечего делать окунишек на удочку подергивает. Вдруг что-то стукнуло. Смотрит, а с рогульки леска сматываться стала, да так быстро, что рыболов едва успел до нее добежать, на рогульке всего витков пять осталось. Сделал Федька сильную подсечку и сразу понял: — Она!!
А там в глубине рыбина так заходила, что Федька почувствовал: не взять ему этой рыбины — порвет леску, да и не поднять такую на поленный мост. Что же делать?.. И сообразил. Прямо с рогулькой в руках прыг в воду — и поплыл к противоположному берегу. Там пологая песчаная коса была. Только щука туда не захотела плыть— заупрямилась. Немного подаст лески, потом опять в глубь омута тянет, хорошо еще леска длинная, а то бы на дно уперла.
Из мельницы помольцы выскочили, смотрят на Федьку, советы подают, мельник плоскодонку спустил и к нему на помощь плывет…
— Давай мне леску,— кричит,— а то она тебя утопит!
— Не утопит… сам справлюсь.
— Вот дурья голова… Давай, говорю, леску.
— Не дам, плывите к берегу… Сам поймал, сам и вытащу! — крикнул Федька и, увлекаемый щукой, поплыл к поленному мосту, потом снова к косе.
И так он пробарахтался в воде около часа, то он щуку тянет, то щука его. Но одолел все-таки Федька, измаял рыбину и волоком ее на косу вытащил, а потом по траве на луг, подальше от воды. Лежит на траве страшилище, пасть зубастую открыла и широко жаберные крышки раздвигает, а рядом Федька сидит мокрый, как чертенок, и тоже тяжело дышит, так что сразу и не поймешь — кто кого поймал. А колхозники, глядя на щуку, только головой качают.
— Экого лигатора вытащил… Ну и бедовый!
— У нас старики, поди, такой рыбины не лавливали, как парень вытащил.
— Садись, малый, я в деревню еду, увезу тебя, по пути,— позвал Федьку один из колхозников,— такую-то рыбу тебе не дотащить до дому будет. Силенок не хватит. Эвон она какая агромад-ная!
Может быть, Федька и сел бы, но последние слова страшно его обидели.
— Не сомневайтесь, дотащу… Сам донесу…
Сделав из ивового прута крюк, продел в пасть рыбе и поволок к деревне, голова щучья через плечо перекинута, а хвост по траве волочится.
— Ну и упрямец же ты…— сказал удивленно возница,— его на лошадь садят, а он…
— Вовсе я не упрямец, а не будь вас, все равно рыбу до дома тащить нужно было бы, вот и надо попробовать: смогу ли?
И донес-таки!
Вся деревня к Григорию Петровичу сбежалась в избу на Федь-киыу щуку посмотреть.
В шестнадцать лет Федька начал охотиться. Купил, на самостоятельно заработанные деньги, одностволку-централку и двадцать штук гильз.
Отец его охотником не был, и всю премудрость ружейной охоты Федька постигал сам и через других охотников.
Рассказывают, что однажды зимою пошел он русака тропить: зайцев в тот год много было. Поднял с лежки матерого русачину, но выстрелить не успел.
— Все равно мой будешь,— твердо решил Федька. А надо сказать, что на лыжах он ходил отлично: опять же упрямство помогло. Бывало, трусят ребята с горки съехать, очень уж крутая горка, ухабистая, ну и начнут Федьку заводить:
— Тебе, Федька, тоже не съехать…
— Съеду.
— Слабо!
— Слабо?
И пошел Федька под гору, только снег из-под лыж вихрями взметается. Случалось, конечно, падал, и довольно здорово, но не отступал от слова, за что среди ребят пользовался большим уважением. А в школе полюбил лыжные соревнования. Задохнется, бывало, а не дает себя никому обойти. Вначале, правда, из кожи лез, но все-таки проигрывал кое-кому из ребят, особенно на десятке, а потом так натренировался, что норму второго разряда на районных соревнованиях сдал и значок получил. А вернулся недовольный:
— Все равно на будущий год первый разряд иметь буду! Так, значит, выгнал Федька русака и пошел за ним, гонит час, гонит два, дорогой ему несколько раз охотники попадались. Спросят:
— Ты кого, Федор, гонишь?
— Русака…
— А где он?
— Да вон в тот сколок подался.
— Зря гоняешься, легче другого в поле найти, смотри следов сколько.
— А я этого возьму.
— Ну дело хозяйское.
На третий час заяц сдавать начал, да и Федька-то сам изрядно упарился, а не отстает. И загонял все-таки зайца!
После этого случая прозвали его на селе Железным Федькой. Рассказывали, что будто бы в прошлом году, зимою, Федька загонял лису. Ребята его на это подбили. Двое суток ходил и все-таки пристрелил кумушку!
После всех этих рассказов меня уже не удивляла настойчивость Федьки в многочасовом спиннинговании на одном месте, тем более, что спиннинг Федька приобрел в этом году и находился он у него в стадии освоения. А осваивал Федька все новое самым фундаментальным образом, добиваясь отличного мастерства.
Упорство Федьки в достижении цели, выработанное на рыбной ловле и охоте, хорошо помогло ему в жизни. Работая в колхозе трактористом, он сумел закончить в вечерней школе десять классов, а недавно успешно сдал экзамены в сельскохозяйственный институт, на любимый факультет: механизации сельского хозяйства.