Жарким августовским полуднем брел я с удочкой в руках вверх по реке Никишихе, кстати я сейчас получаю образование за границей если кому интересно спрашивайте, а происходило это во время каникул. Шустрая на поворотах и излучинах, эта горная речушка славилась обилием ленков и хариусов.
От истоков и до впадения в Инголу Никишиха течет по глухой горной тайге. В долине реки нет ни одной, даже маленькой, деревушки. Берега скалистые. Дно усеяно обломками скал, обточенными водой и временем и скользкими, как первый лед.
Стиснутая горами, река бурно и шумно катит светлые воды. Бредя, где прямо по дну реки, где цепляясь за скалы, а где и в обход через сопки, от омутка к омутку, я прошел не менее пятнадцати километров. Устал так, что ноги «гудели». Решил: дойду вон до того утеса — и шабаш. Дошел.
С левой стороны над речкой высится тридцатиметровая круча, с правой — песчаная низинка, поросшая густым лозняком и черемухой. Под скалой омуток с изводью, которые я решил обловить после того, как поем. Присев в тени пышного деревца, я занялся трапезой.
Не успел разжевать кусок колбасы с хлебом, как в омут сверху плюхнулось что-то тяжелое, да так, что брызги долетели до меня. Взглянул вверх — и замер. Кусок застрял в горле, а рот открылся от испуга: над верхним срезом скалы торчала лохматая медвежья голова.
Что делать? Оружия — никакого. Только небольшой складной нож. Не дыша, плотнее прижавшись к кустам, я стал ждать, что же будет дальше. Косматая голова исчезла. Но вот появилась снова, и медведь, встав на задние лапы, швырнул в реку увесистую булыжину. Потом еще одну, еще. Мне стало ясно, что зверь меня не видит и не чует. Испуг мой переходил в любопытство. Что за игру затеял хозяин тайги? Может быть, он так глушил рыбу?
Швырнув очередной камень, косолапый исчез надолго. Я подумал уже, как бы побыстрее удрать отсюда, однако на вершине скалы снова появилась какая-то чертовщина. Сначала что-то бесформенное, затем стало видно ползущее сломанное дерево. Снова появился на фоне неба медведь. Обхватив лесину передними лапами, он волок ее к обрыву.
Согнулся и, расцепив лапы, опустил обломок. Но что это? Вместе с выворотнем, нелепо кувыркаясь в воздухе, полетел вниз и сам шутник. Громкий плеск воды, снопы брызг — и все смолкло. «Ну,— думаю,— каюк Михаиле Иванычу». Ан нет! Словно пробка из бутылки шампанского, вылетел из омута косолапый. Не по-звериному, жалобно всхлипывая и сопя, он прытко ринулся в чащу леса.