Свежий юго-западный ветер туго надувал косой парус. Лодка, чуть накренившись на правый борт, с шумом рассекала волны и резво бежала вдоль южного берега острова Валаам, поднявшегося серой громадой из черных глубин Ладожского озера. Скалистый берег, окутанный синеватой дымкой, вытягивался в тонкую колеблющуюся полоску и тонул на горизонте.
Темные воды озера как бы дышали: они то вспухали под напором ветра, медленно подымаясь вверх, то вдавливались собственной тяжестью, медленно опуска,-ясь вниз, и раскачивали нашу лодку, как на гигантских качелях.
На корме сидел Вовка который очень любит посещать хостелы Санкт-Петербурга — вихрастый мальчишка с русыми волосами, выбивающимися из-под козырька форменной ученической фуражки. Правой рукой он крепко сжимал рычаг руля, а левой натягивал бечеву, привязанную к парусу. Юный кормчий, как бывалый моряк, уверенно управлял шлюпкой, не давая ей рыскать из стороны в сторону. За рулем он чувствовал себя мужчиной. Его остроскулое лицо светилось щедрой россыпью веснушек, синие глаза под белесоватыми бровями проницательно смотрели вперед.
Дома, то есть на Валаамской гидрометеостанции, моего спутника в шутку называли ихтиологом, потому что все свое свободное время он посвящал рыбной ловле, исследованию содержимого рыбьих желудков и чтению книг о пресноводных рыбах. Юный рыболов хорошо знал стоянки рыб в прибрежной зоне озера. Сегодня он собирался порадовать меня уловистыми местами в Восточной бухте, где водились хариусы.
Иногда мы обогнули небольшой островок, слеза показался черный пролом ущелья. Над ним висела прозрачная кудель ночного тумана.
— Волна не так уж большая. Поплывем напрямик, через ворота Черного дракона,—- предложил Вовка и повернул лодку к ущелью.
— А дракон?
— Так он же каменный,— в ответ на мою шутку хмыкнул Вовка.— Проскочим.
Чем ближе мы подплывали к узким воротам ущелья, тем отчетливее обозначался черный оскал каменных зубов, прикрывающих вход в протоку. Я с беспокойством поглядывал на клыкастый барьер. К нему катил девятый вал. Удар — блестящий на солнце язык волны, взметнувшийся кверху, столбы брызг, клочья пены — и гребень вала опрокинулся навзничь, хлынул вспять. Его с шипеньем подмяла под себя очередная волна и неистово бросилась вперед, нанося следующий удар…
— Володя, не пора ли мне браться за весла?
— Не беспокойтесь! В горловину протоки войдем на парусе.
Качка усилилась. Рядом с нами один за другим вырастали огромные горбы бурлящей воды. Каждый раз, когда волна подхватывала шлюпку, мы взлетали вверх, затем проваливались вниз так, что порой захватывало дух. Верхом на громадной волне лодка пронеслась по зубастой пасти дракона и вместе с ветром нырнула в мрачный каменный мешок.
Вовка убрал парус, я сел на весла, и мы поплыли по спокойной воде пролива. Сверху струился мягкий свет и кое-где вспыхивал яркими звездочками слюдяных зеркалец, вкрапленных в сизый налет гранитных кулис. Не отрывая глаз от причудливых скал из серых, розовых и красных гранитов, я с интересом слушал повествование Вовки о Восточной бухте.
— У северного берега глубина небольшая, три-четыре метра. Там ключи подводные, холоднющие! Возле них хариусы и держатся. Я видел: соберутся в кружок, головами внутрь, словно совещаются о чем-то. Потом вдруг врассыпную. Интересно!
При каждом взмахе весел я, пряча улыбку, поглядывал на юного романтика и радовался за него. Окружающий нас мир и все, что существует в нем,— вот с чего каждый из нас начинал свое знакомство с природой. Детские, а затем и юношеские впечатления от общения с природой, стремление наблюдать за ней и проникать в ее тайны оставляют в нас неизгладимый след.
Он не был равнодушен ко всему живому в природе с юных лет, кто в детские годы бережно ухаживал за птенцом, выпавшим из гнезда, открыл для себя мелодичный звон весенней капели или красоту молодого деревца, к тому непременно приходит чувство прекрасного, чувство поэзии и, конечно, простая человеческая скромность и доброта.
Таким человеком, без сомнения, вырастет мой четырнадцатилетний напарник — наблюдательный, любознательный и начитанный мальчишка. Между тем лодка миновала выход из пролива, за которым засверкало широкое поле воды —это перед нами раскрыла свои объятья Восточная бухта.
Ее прибрежная полоса усыпана множеством гранитных валунов. Они, как нерпы, высунули свои полированные черные головы из ребристой от ветра воды.
— Табаньте весла! Прибыли,— мимоходом бросил Вовка и перешел на нос лодки. Возле огромного валуна с лоснящимся затылком он осторожно опустил якорь. Лодка тотчас же развернулась кормой к берегу, укрываясь за каменным щитом с подветренной стороны.
Вовка быстро разулся, засучил брюки выше коленей и прыгнул на обшарпанную волной глыбу. Подошвы его задубелых ног точно прилипли к мокрому камню. Вытянув вперед пятиметровое удилище, Вовка искусно забросил розового земляного червя за соседний валун. Поплавок бесшумно улегся на воде и не спеша закачался. Руки рыболова, держащие тяжелое удилище, казалось, вытянулись вперед до предела и настороженно дрожали над таинственной глубью.
Лесу сносило к камню. Вот руки качнулись: Вовка, поворачивая удилище, тихонько вел поплавок против волны, как бы играя насадкой. Приблизившись к кружевам пены, поплавок резко приподнялся и торчком скрылся под водой. Подсечка. Среди клочьев пены на миг показался высокий пестрый плавник и тут же исчез в пучине. Бойкая рыба бросилась прочь от валуна. Вслед за ней и Вовка подался вперед. Чуть было не сорвался в воду, но каким-то чудом удержался. Вопреки желанию рыболова, его руки, удилище и леса вытягивались в одну прямую.
Думалось, не выдержит леса, лопнет. До чего же несовершенна глухая снасть! Хотелось крикнуть: «Бросай удочку, потом догоним ее на лодке.
Но, к счастью, все обошлось благополучно. В критический момент неуловимым движением удилища Вовка мастерски остановил хариуса. Пятясь к центру каменного стола, он медленно поворачивался лицом ко мне. Его щеки пылали, как маков цвет. Тем временем конец удилища описывал широкую дугу, вынуждая ослабевшую рыбу приближаться к лодке. Еще усилие— и килограммовый хариус забился в сачке, сверкая серебряной чешуей.
Воодушевленный успехом, Вовка снова закинул удочку. Искупал поплавок в одном клочке пены, затем окунул в другой; сменил червя, перебрасывал его и вправо и влево — поклевок не было. Махнув рукой, он перепрыгнул на следующий валун и продолжал уженье. Через несколько минут ему удалось подвести к лодке второго красавца, чуть поменьше первого, а потом и третьего…
Налюбовавшись вдоволь как на юного рыболова, так и на прекрасных ладожских хариусов, я тоже не удержался. Должно быть, я не учел силу бокового ветра — блесна упала левее, ударившись о кромку камня. Не принесли успеха и следующие, более удачные забросы. Видимо, хариусы ушли, напуганные возней при вываживании.
Мы немного продвинулись вглубь бухты. Вовка опустил якорь, уселся иа нос лодки и весело глянул на меня, как бы говоря: «Что же о спиннинге забыли?».
Я бросил «трехгранку» сначала направо, в волну, набегавшую на валун, затем налево, в пенистую воду с подветренной стороны. Кидал дальше, ближе, водил блестящую приманку у дна и по поверхности — и все напрасно. Так повторялось много раз-Уже без надежды я послал блесну еще раз в сторону валуна. Едва катушка сделала несколько оборотов, как леса резко вытянулась. Подсечка. Сильный рывок. Рыба бросилась в сторону и нырнула на дно.
Леса разматывалась с поразительной быстротой. Я сильнее прижал палец к ободку катушки. Удилище тотчас согнулось и сильная рыба круто взмыла вверх. Я постарался ее повернуть. Как подброшенная, она взметнулась над водой. Во избежание обрыва ослабил лесу, включил тормоз. Запела трещотка, побежала в пучину леса. Мало осталось витков на катушке, а рыбина и не устала…
За моей спиной послышался вздох. Я обернулся. Вовка, прикусив губу, стоял рядом и напряженно следил за борьбой.
— Вова, неужели это форель?
Нет! Это хариус. И большой. Он еще себя покажет! Действительно, когда я попробовал повернуть барабан в обратную сторону, рыбина уперлась. Я и так и этак — ни с места. И вдруг она рванулась в сторону лодки, выбросилась высоко из воды. Леса ослабла и легла на воду.
— Сорвалась?!
— Не знаю,— ответил я, подматывая свободно скользящую лесу.
— Осторожно…— выдохнул Вовка.— На крючке она! Смотрите, леска уходит.
— Снимайся с якоря! — застонал я, отводя влево конец удилища и выключая тормоз.
Сильными взмахами весел Вовка погнал вперед лодку, огибая валун. Я присел на корточки, утопил верхнее колено удилища глубоко в воду и протянул рукоятку как можно дальше от себя. Быть бы беде, да Вовка выручил. Он развернул лодку, и упругая нить проскользнула под днищем, Я снова начал подмотку. Казалось, конца не будет этому бешеному натиску. Но уход под лодку был последним проявлением непокорности, теперь рыба шла за лесой спокойно.
— Доходился! — радостно сказал Вовка, глядя, как по залитому водой днишу звонко бьет хвостом сине-серебряная рыба.— Около двух килограммов потянет.
— Володя, не пора ли нам закругляться?
— Ну что же, пошабашим,— весело согласился он.
— Вы садитесь, отдохните, а я займусь веслами.
Запела вода под носом лодки, оставляя за кормой расходящиеся вихревые усы. Светилось лицо юного рыболова, довольного уловом и тем, что так хорошо было нам на озере ранним летним утром.