Я иногда задумывался над вопросом: каким образом люди становятся рыболовами?
Дело в том, что, по моим наблюдениям, рыболовство отнюдь не является таким невинным развлечением, которым можно заниматься или не заниматься. Нет. В большинстве случаев это мирное на первый взгляд занятие превращается в неукротимую страсть, и человек отдает ей все свободное время.
Если послушать рассказы страстного рыболова, то начинает казаться, что вся его жизнь делится на две неравные части. Одна— большая и лучшая —проводится на реке. Вторая часть по сути дела является не чем иным, как подготовкой к выходу на реку и проводится в зоомагазинах, на птичьем рынке, на работе и кое-когда дома.
Увы, такое вот складывается впечатление. Но вы сами понимаете, что это бывает только тогда, когда наслушаешься рыбацких рассказов. На самом деле это, конечно, не так.
Из меня настоящего рыболова так и не вышло, хотя для этого трижды складывались благоприятные обстоятельства ну и вообще заниматься инвестициями. Два раза меня пытались совратить друзья, которые смыслили в рыбной ловле столько же, сколько я сам. Это было не опасно. Но однажды угроза была так близка, что я чуть-чуть не стал рыболовом.
Первый раз я с компанией друзей отправился ловить карасей бреднем. До позднего вечера мы мокли в воде, мерзли, а потом, повизгивая от холода, бегали по берегу, стараясь согреться. Рыбы мы не поймали.
Второй раз меня опять-таки соблазнили друзья, и я опрометчиво согласился идти ловить на донные удочки. Я еще помнил первую вылазку и решил, что на этот раз меня в воду не заманишь калачом. Но друзья объяснили, что донки — такой вид ловли, когда рыболову в воду лезть не нужно. Ему там совершенно нечего делать.
Они оказались правы. Сначала все шло хорошо. Мы зажгли костер, ели рыбные консервы и пели песни. Но потом полил дождь, мы вымокли до нитки и снова, повизгивая от холода, бегали во мраке по берегу, чтобы согреться. Рыбы мы, конечно, и на этот раз не поймали.
После этого я несколько лет не вспоминал о рыбной ловле. А недавно я получил такую телеграмму: «Приезжай. Волюичик будет ловить тобой рыбу». Это новое упоминание о рыбной ловле привело меня в замешательство. Во-первых, я совершенно не помнил, кто такой Волюнчик, и еще меньше представлял себе, каким образом он будет мною ловить рыбу. Но, сосредоточив внимание, я скоро разгадал обе загадки.
Дело в том, что в конце отпуска я решил провести несколько дней в родных местах у своей сестры, о чем и сообщил ей в письме. Я не видел ее очень давно и с некоторым трудом вспомнил, что Волюнчик, вероятно, ее сын Всеволод, хотя в те далекие времена он назывался Севунчиком. А рыбачить он, вероятно, собирался не мной, а со мной. Здесь я вспомнил толстого белобрысого бутуза, который вместо «дядя Петя» в те времена упорно выговаривал «дядя Тетя». Представил, как мы важно шествуем на рыбалку, и мне стало смешно.
Каково же было мое изумление, когда вместе с многочисленными сестрами, тетями и бабушками меня встретил худой длинный юнец лет 9—10, который независимо стоял поодаль и неодобрительно следил за поцелуйным обрядом.
Мы с ним быстро сошлись. Я тоже не сторонник нежностей. Мне не нравятся эти Волюнчики, Севунчики и поцелуйчики. Поэтому, когда до него дошла очередь, я просто назвал его Воликом и пожал руку.
По-моему, в этой семье было слишком много женщин, и они ему порядком надоели. Как выяснилось, Волик непременно доводился кому-нибудь племянником, внуком или двоюродным братом. Несмотря на обилие родственников, дяди у мальчика не было, и, вероятно, поэтому он весь день неотступно следовал за мной, осыпая самыми необычайными вопросами.
А вечером за чаем он взял меня за рукав и, немного поколебавшись, высказал свою, вероятно, самую заветную мечту,
— Знаете что? Пойдемте завтра ловить рыбу!
Я хорошо помнил свои первые походы за рыбой. Если есть на свете занятия, к которым я абсолютно равнодушен, то рыбная ловля занимает в этом списке первое место.
Я уже собирался изложить свой взгляд на это, но меня удивил вид мальчика. Волик произнес свою просьбу каким-то свистящим шепотом, весь наклонившись ко мне и с нетерпением заглядывая в мои глаза.
Я не смог ему отказать. Откровенно говоря, я ожидал бури возражений со стороны тетушек, но ее не последовало. К моему удивлению, некоторые из них согласно закивали головами. Здесь чувствовалось влияние отца — страстного охотника и рыболова.
— А чем будем ловить? — спросил я.
— У меня есть удочки! — торопливо сообщил Волик, еще крепче сжимая мою руку.— Все есть! Я сейчас накопаю червей!
Делать было нечего. Река была неподалеку, и я живо представил себе следующую картину.
После обеда мы приходим на берег. Я снимаю пиджак, рубашку, ботинки и ложусь на песке загорать. Время от времени я открываю один глаз и смотрю, не утонул ли Волик. Когда становится жарко, я лезу в воду, несколько раз окунаюсь (я не люблю подолгу плавать) и снова вылезаю на песок загорать. Перед вечером мы идем домой оба довольные: я своим отпуском, а Волик выловленным пескарем.
Это выглядело даже заманчиво, и я легкомысленно согласился. Но уже в следующую минуту выяснилось, что мой план никуда не годится.
— Мы с вами встанем в три часа! — взволнованно сказал Волик.
— В три часа ночи? Зачем так рано?
— Мы с папой всегда ловили на зорьке… Утром лучше клюет!
— Клюет?…
— Ну да, берет насадку. Ловится лучше…
Я был сбит с толку такими познаниями. Но слабая надежда еще теплилась в моей душе.
— А кто же нас разбудит?
— Бабушка! Она нас с папой всегда будила. Я с надеждой взглянул в сторону бабушек.
— Разбужу, разбужу! —подтвердила одна из них.
— Спите спокойно.
Утром меня действительно подняли ни свет ни заря. За окном брезжил рассвет, и петухи только начинали приветствовать грядущий день. Спать хотелось до ломоты в челюстях.
Увидев Волика, я удивился. На нем были резиновые сапоги, аккуратная телогрейка, подпоясанная ремнем, в руках длинные удочки. Все это снаряжение говорило о сноровке и готовности к лишениям, чего я никак не предполагал. Я, в своей шляпе и оранжевых сандалетах, выглядел по сравнению с ним дилетантом, каким-то гулякой, нечаянно затесавшимся в компанию к деловому человеку.
Волик не обратил на мой вид никакого внимания. Он деловито бормотал, загибая пальцы.
— Крючки взял… кукан взял… ножик взял…
Мы вышли из дому и сразу окунулись в густой туман. Все предвещало, что день будет хорошим. Я не прошел и десятка шагов, как почувствовал, что совершенно промок. Роса выпала сильная. Это было неприятно, но я еще с вечера настроился философски.
Скоро стежка вывела нас из поселка, и мы пошли лугом. В воздухе было так свежо, каждый лист, умытый росой и сохранивший на себе алмазные капельки, был таким чистым, что мне вдруг совершенно неожиданно захотелось петь. По-видимому, такое же чувство охватило и птиц, ибо их голоса откуда-то слышались все чаще и чаще.
Должно быть, они только-только начинали свой птичий концерт, который, как мне было известно по рассказам рыболовов, продолжается целый день и состоит из многих отделений. Мы шли теперь напрямик, а за нами тянулись по росе следы — четыре темные полосы. Сон прошел. Мы вышли на речку, и я с удовольствием уселся на берегу, выбрав для этого сухое, свободное от травы местечко.
Рядом расположился Волик. Он быстро размотал удочки, нацепил на крючки червей и забросил в воду. У него оказалось четыре удочки, и две из них должен был караулить я.
Слева далеко за горизонтом вынырнул ослепительно яркий краешек солнца. Птичий хор крепчал с каждой минутой, и отдельные солисты уже были едва различимы. На противоположном берегу с мычанием двигалось стадо. Трава подсохла, я согрелся и, наконец, получил возможность откинуться навзничь, положив под голову рюкзак. Было удивительно приятно лежать вот так, без забот и хлопот, не думая ни о чем, и греться под скупыми лучами раннего солнца.
«Вот в чем главная прелесть рыбной ловли! В безделье! — с восторгом подумал я.— Теперь мне понятно! Кажется, становлюсь рыболовом! Как хорошо…»
— Дядя Петя! У вас клюет…— раздался шепот соседа. Необыкновенное волнение, с которым были произнесены
эти слова, заставило меня немедленно вернуться с небес на землю.
— Где клюет?!
— Вон, на той удочке…
Я уже осознал, в чем дело, и, следя за ныряющим поплавком, тоже шепотом спросил:
— А что я должен делать?
— Дергайте!
— Прямо сейчас?
— Ну да! Скорей!
Я дернул, но на удочке болтался только жалкий обрывок червяка. Я радостно засмеялся и взглянул на Волика. На Волика было жалко смотреть.
Он покраснел, засуетился, внимательно осмотрел крючок, тщательно нацепил червяка, поплевал на него и закинул в воду. Я понял, что сделал что-то не так, и решил быть внимательней. Однако вытащить рыбу оказалось не так-то просто. У меня клевало то и дело, я торопливо выхватывал удочки, но безрезультатно.
Так продолжалось до тех пор, пока рыба не решила, по-видимому, сделать передышку, и я вновь получил возможность блаженно растянуться на земле. Солнце уже припекало как следует. Но только я задремал, как вдруг опять услышал тревожный шепот.
— Дядя Петя, а дядя Петя…
— Клюет? — спросил, я приподнимаясь.
Волик делал отчаянные знаки, указывая на прыгавший поплавок. Мне почему-то стало очень жаль ту несчастную рыбешку, которая играла сейчас в поддавки со смертью, и я миролюбиво предложил:
— Давай дадим ей поклевать как следует? Пускай ее хорошенько наклюется, а потом мы предложим ей нового червяка. Как ты смотришь?
Более глупого предложения нельзя было придумать. Волик обиделся вконец, забрал свои удочки и отсел подальше. Но и оттуда он продолжал ревниво следить за моими поплавками. Несколько раз он начинал волноваться, вскакивал, и я догадывался, что в этот момент моим червяком интересуется рыба.
Почему-то у него в этот день не клевало, а мои поплавки то и дело шевелились. Такая несправедливость оказалась свыше сил темпераментного рыболова. Он гневно выдернул удочки, смотал лески и, не оглядываясь, пошел к дому.
Я окончательно проснулся. Мне было как-то совестно бежать за племянником, и я остался посидеть на берегу.
Было совершенно очевидно, что рыболова из меня не вышло.
— Вероятно, недостаточно чистого созерцания природы,— размышлял я.
— Тут нужен еще какой-то неведомый мне спортивный азарт.
Я стал собираться домой. Одного поплавка не было видно, и я, боясь зацепить крючок, энергично поднял удилище кверху. И в этот момент я неожиданно ощутил на конце лесы какие-то глухие рывки. Это длилось всего мгновенье… Но сердце мое остановилось… Все мои чувства слились в единственное желание — как можно скорее вытащить добычу. Я сильно потянул… Но леса пошла без сопротивления, и из воды выскочил голый крючок.
Я стоял оцепенело.
Неведомая доселе охотничья страсть прошелестела рядом, едва не коснувшись меня крылом.
Не скрою: какую-то минуту мне очень хотелось снова ощутить эти непонятные, таинственные рывки из подводных глубин. Но это очень скоро прошло, и я не спеша побрел прочь от речки.