У меня прекрасная жена, добропорядочная, с хорошими манерами теща, и, быть может, поэтому я так долго не мог признаться им в своей страсти. Я знал, что мое признание выглядело бы крайне нелепо. Услышав его, моя жена наверняка разразилась бы звонким хохотом, который всегда ставил меня в тупик, но как реагировала бы на это теща — я не мог представить. Она, конечно, не стала бы хохотать.
Скорее всего она холодно посмотрела бы на меня, своего зятя, который может заниматься такими пустяками, потом доброжелательно улыбнулась и посоветовала вместо этого сходить в консерваторию.
Я ненавижу консерваторию с детства. Но когда человек женится, он неизбежно жертвует многими привычками и взамен приобретает новые. Так незаметно, вскоре после свадьбы, подернулись холодком мои отношения с приятелями, затем мне пришлось бросить курить — потому, что я никак не мог отвыкнуть от скверной манеры разбрасывать по всей комнате окурки, потом мне пришлось отвыкнуть от привычки ложиться на кровать в ботинках, и, наконец, я приобрел абонемент в Большой зал…
Но с одной страстью я никак не мог распроститься. Она хранилась на дне моего сердца в виде воспоминаний и на дне моего чемодана в виде нескольких коробок с блеснами, Сатурном и спин-нинговой катушкой.
Было время, когда я увлекался рыболовством, когда большую часть моей холостяцкой комнаты занимали удилища, штампики для изготовления блесен, резиновая лодка и прочий нехитрый, но громоздкий рыбацкий скарб. Но потом, когда я увлекся девушкой и она согласилась стать моей женой, я довольно остро почувствовал, что она сделала это отнюдь не из-за моих рыболов-пых качеств.
Я понял это приблизительно через полгода. Как-то я предложил ей провести воскресенье за городом. Это было для нее ново, и она согласилась. Когда я неосторожно сказал, что возьму с собой спиннинг и попробую там ловить рыбу, она, против обыкновения, даже не подняла меня на смех. Она просто удивилась, глаза ее стали круглыми, как у Буратино, когда тот нечаянно попал в страну дураков. Вряд ли на ее жизненном пути до этого встречался хотя бы один рыболов.
— Т ы , —спросила она,— ты умеешь ловить рыбу?
Этот вопрос, признаться, меня озадачил. Ну кто же спрашивает об уменье ловить рыбу? И кому этого уменья недоставало? Другое дело говорить об уменье поймать рыбу… Но это уже профессиональный разговор.
А для того чтобы ловить рыбу, не требуется никакого уменья. Здесь требуется многое — любовь к этому занятию, спортивный азарт, выносливость, терпение, склонность к лишениям, но отнюдь не уменье. Что здесь хитрого? Привязывай к леске крючок, наживляй червяка, забрасывай все это в воду и жди.
Так по крайней мере поступает большинство моих знакомых и никогда ничего не ловят. Они обладают всеми перечисленными качествами, за исключением уменья. Как я замечал, их ловля обычно состоит из двух этапов: поспешная беспорядочная подготовка дома и томительное бесплодное ожидание поклевки на берегу.
Я не люблю спешить и не люблю ждать. Я не люблю в субботний вечер бежать сломя голову за червями, торопливо монтировать снасти, опаздывать на электричку, а потом, прозевав зорю, томиться в жаркий полдень на берегу. Так могут поступать жалкие дилетанты, у которых свободного времени в избытке и они не знают куда его девать.
Я из всех снастей предпочитаю спиннинг за то, что он всегда готов к бою. Мне нравится забраться ночью в далекую глухомань и с рассветом быть уже на речке. Неслышными шагами, пригнувшись, идти вдоль сонной реки и неслышно делать аккуратные забросы. В такую зорю всегда бывают поклевки. А когда солнце начинает припекать и к берегу торопливым солдатским шагом повзводно спешат рыболовы, я сбрасываю отяжелевший рюкзак под березу и усаживаюсь завтракать. Вот такая ловля мне по душе!
Итак, мы с женой выбрались за город и оказались на берегу маленькой поросшей камышом речушки. Я извлек из кармана свою гордость — маленький трехколенный спиннинг. В чехле он очень невелик и в прежние времена всегда был верным спутником в командировках.
Жена с интересом смотрела, как я монтирую большую вороненую катушку, закрепляю ее блестящими кольцами, и подвела итог своим наблюдениям словами: изящная вещица.
Изящные вещицы — ее слабость, и я подумал, что, может быть, спиннинг получит права гражданства в нашей комнате. Но, когда я сделан десяток безрезультатных забросов, к ней вернулось ее обычное насмешливое настроение. Она звонко потешалась над неудачами, распугивала воображаемых лягушек и всячески дразнила меня. Видимо, она полагала, что после каждого заброса на моем тройнике должна была болтаться по крайней мере пара рыб.
Я придерживался иного мнения. Стояла полуденная жара, и поклевок не предвиделось, хотя, по всей вероятности, в зарослях кувшинок и рдеста могли быть щурята. Так оно и оказалось. При очередной проводке из травы стрелой вылетел оголтелый щуренок и впился длинным носом в тройник. Через секунду он очутился на траве.
Далее события развивались очень бурно. Щуренок выплясывал на траве, вокруг танцевала жена, боясь к нему подойти. На этот раз хохотал уже я.
Наконец я убедил жену не бояться щуренка. Я нацепил его на веревочку, и жена гордо несла его сама, держа на всякий случай подальше от своих коленей.
Это была единственная поклевка, и она не принесла мне славы. Наоборот, скромная величина щуренка дала повод для новых издевательств, и, когда возле дома нам повстречался знакомый кот и радушно пожелал доброго здоровья, жена тут же предложила подарить ему улов.
Я всегда отчетливо чувствую разницу между собственным уловом и рыбой, купленной в магазине. Как бы улов ни был скромен, он почему-то всегда кажется мне особенно вкусным. Я полагал, что этого щуренка следовало торжественно изжарить и торжественно съесть, возможно присовокупив к нему бутылку водки. Но последнее было теперь строжайше запрещено, и я понимал, что привычки холостяка могут оказаться неподходящими для женатого человека.
Кроме того, я вспомнил тещу, представил появление щуренка на кухне и охотно согласился избавиться от этого компрометирующего вещественного доказательства.
Теща тоже питает пристрастие к изящным вещам, и этих вещей у нее полна комната. Они не велики по размерам и имеют свою историю. Я всегда остро чувствую, каким ужасным диссонансом прозвучали бы здесь слова: навозные черви, живцы, резиновые сапоги или не дай бог что-нибудь еще в этом роде.
Поэтому прошло больше года, прежде чем я настолько соскучился по речке, что, набравшись мужества, однажды заявил о своем намерении съездить в ближайшее воскресенье на рыбалку. Я нарочно сказал это таким небрежным тоном, как будто речь шла о самом обыденном деле. Так я обычно говорил: пойду схожу на угол за газетой.
Теща с удивлением посмотрела на меня, а затем на свою дочь.
— Твой Додик умеет ловить рыбу? — спросила она. (Додик — это я).
— Полно, в воскресенье лучше сходить в консерваторию.
Жена, видимо вспомнив что-то, весело расхохоталась. Но я не сдавался. Мне пришлось прибегнуть к унизительной лжи. Я сочинял, что чувствую себя плохо, что доктора советуют мне чаще бывать на свежем воздухе и т. д. Я проявил несвойственную мне твердость характера и, наконец, теща сказала таким тоном, каким взрослые говорят с ребенком, который неизвестно почему раскапризничался и ведет себя из рук вон плохо.
— Ну, хорошо. Посмотрим, какой Додик рыболов. Он, конечно, привезет нам много рыбы. Я прекрасно умею готовить фаршированную щуку.
С прошедшей ловли жена не могла равнодушно слышать о щуках и, задыхаясь от смеха, произнесла:
— Ну, конечно, ха-ха, он, ха-ха, привезет вот такую щуку!
И она развела во всю ширь руками, в то же время пальцами показывая величину памятного нам обоим щуренка.
Ни разу, ни разу за последние годы я не испытывал такого блаженства, как в тот момент, когда поздней ночью очутился на самой верхней полке общего, прокуренного вагона, который, подрагивая, катился к станции Суходрев. Почему я поехал в такую даль, за 60 километров от Москвы, объяснить трудно. Возможно, меня потянуло проведать знакомые места, а может быть просто захотелось быть подальше от комнаты с «изящными вещами».
Во всяком случае, я рассчитал, что буду на речке в два часа ночи. В июне светает рано, и я почти с ходу смогу начать ловлю. Река Суходрев встретила меня такая же таинственная и тихая, как в прежние годы. Было еще темно. Отогрев руки, которые, несмотря на лето, мерзли от утреннего холода, я не спеша установил катушку и в темноте, почти на ощупь начал полировать суконкой светлую «универсалку».
Река течет под ногами, во мраке раздаются какие-то шорохи, и кажется, что вода дышит. Омут велик, я пригибаюсь, внимательно разглядываю, нет ли возле берега растительности и, наконец, не выдержав, делаю первый заброс. Где падает блесна — не видно, только где-то далеко слышно негромкое бульканье. Боясь зацепа, веду блесну почти наверху. Еще один бросок и, убедившись, что ловить еще рано, я нервно закуриваю папиросу.
Обильная роса предвещает хороший день и неожиданно замечаю, что уже начало рассветать, все вокруг стало серым, стали видны кусты на другом берегу — можно начинать ловлю.
Это — священные часы для рыболова. Они коротки, нужно спешить. Я одеваю рюкзак и спускаюсь к самому берегу.
Однако заря обманула мои надежды. Поклевок не было. Солнце уже золотило верхушки деревьев, а мой рюкзак все еще был пуст.
Я нервничал. Никогда я так не стремился поймать рыбу, как в это утро. Она была мне необходима для создания рыболовного авторитета, и не столько перед тещей, как в глазах жены. Я уже слышал ее звонкий хохот, видел, как она заглядывает в мой пустой рюкзак. Я предвидел, что больше мне не придется заикаться о рыбной ловле. Я молил Меркурия — покровителя воров и рыболовов, чтобы он сжалился и послал мне щуку. И он сжалился.
Как всегда, совершенно неожиданно последовала поклевка, и через несколько секунд приличная щука, вся в плаще из зеленых водорослей, судорожно разевала пасть на берегу. Как это случилось, я, по правде сказать, не помню. Обычно я хорошо запоминаю все неприятности, «бороды», зацепы, но самые восхитительные моменты — поклевки и вываживанье, что, собственно говоря, и составляет всю прелесть рыбной ловли, куда-то безнадежно исчезают.
Судя по тому, что сходов у меня, по сравнению с другими рыбаками, случается не так уж много — я все делаю по правилам. Но как я это делаю — никогда не могу вспомнить. Если рыба не выкинет замысловатых свечек и других фигур высшего пилотажа, то время между поклевкой и подбагриванием сливается для меня в какой-то единый, волнующий миг.
Во всяком случае поимка этой щуки не вызвала у меня особых эмоций.
Уложив ее в рюкзак, я продвигался вниз по реке и скоро увидел на противоположном берегу рыболова. Он сидел с удочкой в руках, сосредоточенно глядя на поплавок.
Я не люблю удочников. В большинстве своем это враги спиннингистов и они кажутся мне людьми сварливыми и не симпатичными. Они усаживаются на одном месте всерьез и надолго. Они расстанавливают несколько удочек и считают, что их место арендовано ими навечно. Если вы нечаянно сделали неподалеку бросок, они поднимают крик на всю речку и доказывают, что вы распугиваете им рыбу. В это время они как-то забывают, что производят шум гораздо больший, чем упавшая блесна.
Но этот рыболов был настроен мирно. Может быть, он был слишком флегматичен или глух, во всяком случае он не реагировал на всплеск блесны. Он сосредоточенно смотрел на свой поплавок, который медленно двигался по течению. Когда леска вытягивалась, он наклонялся вперед, давая проплыть поплавку дальше, а затем рывком перебрасывал снасть.
Судя по неуклюжим рывкам, по неудачно выбранному месту, а также по некоторым другим признакам, я подумал, что рыболов он липовый и самой изящной снастью, которую ему доводилось держать в руках, был пастушеский кнут. Мне показалось, что он не замечает моего присутствия, как вдруг старик поднял голову и осведомился, как идут мои дела.
Я терпеть не могу, когда рыболовы справляются о моих делах, особенно, если последние идут не совсем хорошо. В этом отношении я не похожу на других рыболовов.
Попробуйте, например, опросить десяток удильщиков, загорающих в летний полдень на берегу. Девять из них наверняка охотно отзовутся и скажут, что нынче у них дела идут плохо, но зато вчера (или в то воскресенье) улов был на славу! Тогда у них было побольше работы! И только один из всех пошлет краткое напутствие, которое надолго отобьет у вас охоту заниматься статистикой.
Но сейчас мне не захотелось отвечать старику неприветливо. Уж очень он был весь какой-то унылый и с трогательным, неуклюжим старанием-перебрасывал свой поплавок. Причем, производя эту операцию, он ни разу не взглянул на крючок и не позаботился о сохранности наживки.
Река в этом месте была узкая. Я перешел к нему по жердочкам, которые здесь называются кладками. Солнце светило все ярче, за моей спиной уже остался десяток километров крутых, заросших орешником берегов Суходрева и я был рад небольшой передышке.
— Так ничего и не поймал? — спросил меня старик, когда я очутился рядом, и в его голосе мне почудились неприятные покровительственные интонации, которые никак не соответствовали его жалкому виду и черной заплате на светлых, выцветших солдатских штанах. Вероятно, он привык сочувствовать всем проходящим мимо него горе-рыболовам.
Но я не нуждался в этом. Я молча сел, развязал рюкзак и вытряхнул на траву свою щуку. Обычно пойманную рыбу я перекладываю крапивой, а потом завертываю в большую тряпку. Почему-то мне кажется, что так рыба дольше сохраняет свой свежий вид. И хотя эту щуку я носил за спиной целое утро, она блестела и выглядела так, как будто ее только что вытащили из воды. Я показал ее старику и потом сказал: — Ну, теперь показывай ты свою щуку.
Дед глухо засмеялся и ответил, что такую щуку у него, вероятно, не выдержала бы снасть. В доказательство он указал на свою удочку и она привела меня в самое приятное расположение духа.
Ни у одного самого захудалого, самого конопатого пятилетнего рыболова из тех, что летом стайками бродят по берегам речек, я не видел такой нелепой снасти.
В этой удочке все было рассчитано на крепость. Леса была грубо скручена из нескольких черных ниток, причем самых крупных номеров. Поплавок заменяла крупнокалиберная, растрепанная пробка. Леса не была продернута сквозь нее и не закреплена, как полагается, гусиным перышком, а просто завязана посредине грубым, аляповатым узлом.
Венцом этой снасти был большой ржавый и тупой крючок, на котором болтался жалкий размокший обрывок червяка. К тому же эта самодельная леса, скрученная неопытной рукой, была не просто привязана к концу удилища. Она вилась по нему и заканчивалась возле самого комля.
Так рыболовы делают при глухой снасти, когда ожидают встречу с крупной рыбой и опасаются, что она сломает конец удилища. По-видимому, дед надеялся, что рано или поздно на его червяка позарится сом. Это переполнило чашу моего терпенья и я заметил:
— Ну, ты напрасно сомневаешься. Твоя снасть выдержит не то, что щуку, но и целую акулу.
— Не попадается щука,— горестно сказал дед.
Конечно, я похвастался своим уловом в отместку за его беспардонный снисходительный тон. Но, когда увидел, с какой завистью он смотрит на щуку, мне стало не по себе. В его глазах мне почудилось какое-то голодное, собачье выражение. И вообще это был какой-то заброшенный старик, вызвавший у меня щемящее чувство жалости. Младенцу было ясно, что он в ужении неспециалист и на тернистый путь рыболова-спортсмена его толкнули превратности судьбы.
— Часто здесь ловите? — спросил я, неожиданно переходя на вы.
— Не, не очень часто,— ответил он, не отводя глаз от щуки.
— Не пускают меня ловить рыбу. Сноха не пускает. Говорит, занимайся по хозяйству дома, а на речку не шляйся. Все равно, мол, ничего не поймаешь. А на речке-то хорошо! Просторно тут…
Он замолчал. Молчал и я, чувствуя неясные угрызения совести. Мне было жаль, что я тонко иронизировал над его примитивной удочкой. Пожалуй, не следовало это делать. Мы оба, по-видимому, бежали сюда на речной простор, подышать свежим воздухом от своего неприветливого дымного домашнего очага.
— Продал бы ты эту щуку-то…— тихо и просительно сказал дед. Недоброе чувство вновь шевельнулось в моей душе.
— Продал? — спросил я.—А сколько ты за нее дашь?
— Два рубля дам…
— Два рубля? — поразился я нахальству деда. В щуке было не меньше двух килограммов.
— Почему именно два?
— Нету больше,— просто сказал дед и усы его горестно обвисли.
— Вот два рубля есть. На обратную дорогу…
— А как же ты сам?
— Да пешком дойду. Тут недалеко, верст двенадцать.
— И ты доволен будешь?
— Да я что… Вот сноха… В другой раз на речку пустит… Я еще раз посмотрел на дедову леску — у него шансов на улов не было никаких. Потом поглядел на солнце, которое величаво выкатывалось из-за горизонта,— у меня небольшие шансы еще были.
— Ладно дед,— торопливо сказал я, вываливая щуку вместе с крапивой из тряпки на траву.
— Забирай и кланяйся от меня снохе. Скажи, чтоб пускала тебя ловить рыбу.
Он хотел что-то ответить, но в этот момент я мысленно услышал звонкий хохот жены, которая носится по кухне и трясет моим пустым рюкзаком. Я повесил обмякший мешок за спину и торопливо направился вниз по Суходреву. Роса уже подсыхала, а впереди у меня еще было несколько надежных мест.
Если вам требуются Пули для пневматики по низкой цене, рекомендую купить их в интернет магазине www.ibis.net.ua