Во второй половине половине августа ко мне позвонил приятель который очень любит посещать дома отдыха азовского моря, молодой художник и страстный охотник и, не давая возможности вставить в его речь хотя бы одно слово, зачастил как из пулемета:
— Здравствуйте, вы свободны? Прекрасно! Махнем на Кубань. Мне до зарезу нужны плавни,- понимаете с десяток этюдов…. Через десять дней уже будем в Москве… Я попишу, постреляю, а вы половите в плавнях рыбку… Ну, согласны?
Признаться мне самому давно уже хотелось половить сазанов в Кубанских плавнях, но ведь надо было выяснить маршрут, основательно, а не наспех собраться. Поэтому я сказал, что в принципе не возражаю, но…
Уцепившись за мои слова «не возражаю», мой Борис Алексеевич быстро перешел на тон командующего парадом:
— До Краснодара летим самолетом, до Славянской пароходом по Кубани, до Варениковской на чем придется… Мне обещали два билета, самолет завтра в девять утра, с Внуковского аэродрома. Готовьтесь к восьми. Я за вами заеду.
И желая, по-видимому, смягчить диктаторские условия поездки, вешая трубку, он лукаво добавил:
— А рыбы там, рыбы! Веслом не провернуть. Так состоялась наша поездка в Кубанские плавни.
Самолет поднялся в воздух точно по расписанию в девять утра. А вечером мы уже пересели на пароход, отправляющийся из Краснодара до Темрюка. В самолете я хорошо выспался, поэтому мы с Борисом покинули свою каюту и наслаждались на верхней палубе свежим воздухом.
Это ночное путешествие на пароходе по Кубани запомнилось мне на всю жизнь. Представьте себе тихую, теплую августовскую ночь. Светит в чистом небе полная луна, заливающая ярким серебристым светом все вокруг: сонную, почти неподвижную реку, прибрежные кусты, склонившиеся к воде деревья, близкие луга и поля. Залит лунным светом и наш пароходик, осторожно лавирующий между отмелями, островками и перекатами.
Пароходик кажется не настоящим, а игрушечным, особенно когда он близко подходит к берегу и склоненные ивы и ветлы едва не касаются его бортов. Пейзаж меняется каждые несколько минут — вот открылась широкая панорама Кубанской степи, а немного спустя пароход ныряет в густые заросли прибрежного леса и по узенькому руслупробирается дальше. Потом — крутой поворот, и кажется, что мы плывем назад….
А над всем этим волшебница-луна, щедро заливающая светом все, что видит глаз. Ежеминутные сказочные изменения света и тени. Невольно думаешь: до чего же хороша родная природа! Ею без устали можно любоваться и днем, при солнечном свете, и на утренней заре, и при закате солнца, и даже ночью!
Мой спутник без конца ахал, срывался с места, перебегал от одного борта к другому, тормошил меня и как зачарованный повторял:
— Вы только посмотрите, вы только посмотрите, какая красота!
В станицу Славянскую мы прибыли под утро. Надо было пересаживаться на колесный транспорт. Не без сожаления покинули мы уютный и приветливый пароходик. Борис Алексеевич отправился на розыски представителей организации, которая, как условлено, должна была обеспечить нас транспортом до станицы Варениковской. Машины не оказалось, и нам предложили ехать на просторной подводе, запряженной парой флегматичных рыжих коней. Мы оба с радостью согласились.
Неразговорчивый возница добавил на подводу сена, и мы тронулись из Славянской по жарко нагретой, пыльной дороге. Степь дышала зноем, раскаленная, потрескавшаяся земля казалась вымершей. Сделав в пути несколько попыток найти хотя бы какую-либо дичь в степи, Борис Алексеевич уложил ружье в чехол, прочно уселся на подводу и попытался наладить разговор с возницей на охотничьи темы. Но беседа не задалась. Наш бородатый ямщик с большей охотой разговаривал со своими лошадьми:
— Ну, ты, бисова худоба, куды вэрнеш! От, бодай ты ему здохла, яка хитра! Но, но! заснула, подлюка!
Все свои нотации коням он читал беззлобным, даже ласковым голосом, к которому кони уже привыкли, они делали вид ,что ничего не слышат… Кнут лежал глубоко в сене, а вожжи почти не шевелились. Еще в Славянской мы узнали, что нашего возницу зовут Ильей Никаноровичем, что работает он конюхом, все дороги на Тамани до Краснодара и за Краснодар знает наперечет. Все встречные почтительно с ним здороваются, называя его Никанорычем или дедом Илько. На прямые вопросы Никанорыч отвечает коротко и односложно.
На вопрос Бориса — есть ли в Варениковских плавнях утки,— он прищуривает свои хитрые глаза и снисходительно произносит: «Кого, качок? Як гною!» (то есть как навозу). На вопрос, а есть здесь зимой зайцы, он с той же мимикой говорит: «Кого, зай-цив? Як кота»! (то есть как кошек). Не выдержал и я, спросил его насчет рыбы в Варениковских плавнях. «Кого, рыбы? Та рыбы везде богато», и помолчав немного, добавил: «У нас, у Славянской рыбы билыие, та ще у Темрюке богато»…
Борис подмигнул мне, как бы говоря: «Ну, вот я говорил — веслом не провернешь». На этом наша беседа и кончилась. Никанорыч опять заговорил на своем кубанском диалекте с лошадьми; жара спала, мы вздремнули и проснулись уже поздно вечером, когда надо было переправляться на пароме через речку Куркуль, под самой станицей Варениковской.
Не успели мы разместиться в какой-то пустовавшей конторе, как хлынул проливной дождь, которого так ждали люди, пересохшая земля, сады и огороды. Мы с удовольствием заснули на широкой кошме, положенной на толстый слой пахучего сена.
Никанорыч уехал с рассветом, а, когда мы проснулись, нас радостно приветствовали незнакомые люди, старые и молодые, мужчины и женщины, которые с серьезным видом «благодарили» нас за то, что мы привезли с собой «такий гарный дождь»! Наперебой нам предлагали квартиры, но появился почтенный казак, которого все звали Пимен Иванович, показал телеграмму и коротко отрезал:
— Цэ до мэнэ, ось тэлэграмма. Ходимты до хаты, тут недалэко. Поселил нас Пимен Иванович в горнице, чистой и просторной комнате, с земляным полом, застланным пестрыми половиками. Жене своей, Фекле Кондратьевне, высокой худощавой женщине со строгим лицом, он представил нас просто:
— Ось, Кондратовна, цэ гости з Москвы, годуй их добрэ. Сыну своему, пареньку лет шестнадцати, с любопытством смотревшему на нас, он строго приказал:
— Дывысь, Ондрий, шоб обыдва каюки булы справны, тилько для ных. Соби каюк бери у Коломбэта. Усэ поняв?
Андрей весело сверкнул глазами и, немного подражая военному тону, отчетливо отрапортовал:
— Добрэ, батя, усэ поняв, значить, оба каюки.
С этого дня у нас с Борисом начались рабочие будни: Борис готовил подрамники, натягивал и грунтовал холсты, готовил этюдник, заряжал патроны, чистил ружье и приводил в боевую готовность все свое сложное охотничье хозяйство. У меня дело было проще: я взял с собой спиннинг, одно трехколенное удилище, несколько лесок и пакет с блеснами и крючками.
В спешке я, разумеется, многое позабыл взять, в чем я убедился немного позже, когда выехал на рыбалку. К удивлению Феклы Кондратьевны, я долго варил пшенную кашу, которая предназначалась для двух целей: очень круто сваренная и слегка подправленная сурепным маслом — для насадки на крючки, а вторая порция, нормально сваренная, в количестве двух килограммов — для прикормки. Как я применил эту кашу в плавнях, я скажу несколько позже.
Мне и Борису не терпелось поскорей идти к воде, к речке, к плавням. Мы попросили Андрея показать нам лодки, где они причалены, как проехать в плавни, далеко ли?
— Тутэчко, недалэко.
Мы направились к реке. «Недалэко» на поверку оказалось расстоянием порядочным: около километра до реки да еще вдоль берега с полкилометра. Наши «каюки» оказались старенькими плоскодонными лодками, известными под названием «душегубок». На глубоком месте для не умеющих плавать такая лодка вполне оправдывает свое название, так как стоит сделать неосторожное движение, и она моментально опрокидывается. Но зато такие лодки очень легки на ходу, на них можно переплывать мелкие места, где воды не более 20—25 см, а то и вовсе перетащить через траву или грязь до новой воды.
Возвращаться назад, в станицу за удочками и ружьем не было смысла. Мы решили поехать вместе с Андреем на разведку, чтобы завтра с утра самостоятельно отправиться в плавни. Андрей показал нам, где в камышах спрятаны шесты, которые в плавнях заменяют на плоскодонках весла. Стоя или сидя на корме плоскодонки, таким легким трехметровым шестом можно бесшумно направлять лодку как по открытой воде, так и в самых разнообразных болотных зарослях.
— Ну, Андрей, мы с тобой вместе, а «дядько Борис» пусть плывет за нами!
Я уселся на среднюю скамеечку, а Борис, стоя на корме своей душегубки, лихо заломив на бок шляпу, затянул своим звучным тенором: «Выплывают расписные Стеньки Разина челны». Разведывательная поездка удалась на славу, все были довольны. Андрей показал нам наилучшие места, плесы, дорожки в камышах. Он легко гнал шестом лодку от одного плеса к другому, называя их причудливыми именами.
Когда я попадаю в плавни, они производят на меня какое-то особенное, чарующее впечатление: успокаивающе действует царящая вокруг тишина; нервы, слух, зрение — все отдыхает; не слышно человеческих голосов, свистков паровозов, сирен автомашин, обычного утомляющего шума населенных пунктов; изредка эту первозданную тишину нарушает легкий, свистящий звук пролетающих уток — фить! фить! — фить! — послышится в воздухе, и опять приятная, ласкающая тишина; лыски, если их не преследуешь, обычно на крыло не поднимаются, а отплывают в сторону или прячутся в камыши, и лишь при внезапной близкой встрече лыска пробежит, как гидроплан, по воде несколько десятков метров и потом тяжело взлетит, а то и, не поднимаясь в воздух, юркнет в заросли; и вновь над плавнями разливается благодатная тишина.
На обратном пути мы поменялись с Андреем местами — мне хотелось проверить, не разучился ли я гнать плоскодонку шестом; оказалось, что я не хуже Бориса справляюсь с лодкой.
Наутро мы, нагруженные своим спортивно-художественным инвентарем, направились на заранее облюбованные места. Я остановил свою лодку у небольшого заливчика, неподалеку от развилки, соединяющей два больших плеса, а Борис поплыл дальше к плесу под названием «Долгое».
Прежде всего я промерил шестом глубину всего заливчика, где мне предстояло рыбачить. Дно оказалось не очень вязким, глубина была немного более метра. Прикормку я приготовил и устроил так: около килограмма вареного пшена поместил в марлевую салфетку, окрашенную в зеленый цвет; чтобы утопить прикормку на дно, в салфетку вложил взятые с берега камни, к салфетке прикрепил леску с поплавком (буйком) на конце; чтобы лучше замаскировать прикормку, вдоль лески прикрепил такого же размера камышинку.
Таких прикормок я сделал две, расположив их на расстоянии 6—7 метров одну от другой. Забрасывал я удочку между прикормками, насадкой была очень круто сваренная пшенная каша, слегка подправленная сурепным маслом. Часа через два после первого заброса поплавок сначала слегка заколебался, а потом медленно, но уверенно пошел в воду. Нечего и говорить, как у меня «екнуло» сердце. Я плавно, но энергично подсек и вытащил сазанчика весом примерно с полкилограмма.
Добыча не слишком большая, но для почина приятная. Час спустя у меня взял сазан покрупнее, в килограмм или немногим более. Этот оказал сильное сопротивление, но, удачно подведенный к борту, он буквально сам нырнул в подсачек и оказался в сетке рядом с первым. Солнце пекло немилосердно, клева больше не было и я хотел уже ехать домой, как взял еще сазанчик тоже граммов 500—600. Со стороны «Долгого» плеса изредка доносились ружейные выстрелы.
Борис вернулся к заходу солнца, привез в качестве добычи двух кряковых селезней. Успел написать три хороших этюда. Оба мы были довольны результатами дня и полны уверенности, что так же пройдут еше три-четыре дня и мы спокойно укатим в Москву. Не подозревая, что в дальнейшем нас ожидают неприятности и огорчения, мы спокойно уснули после плотного ужина.
На следующий день мы расположились на прежних местах. У меня долго не было поклевки. Потом я вытащил одного за другим двух полукилограммовых сазанчиков, которых бросил прямо в лодку. Не успел вновь забросить удочку, как взял крупный сазан. Какой именно, к сожалению, я так и не узнал.
Почувствовав, что взяла крупная рыба, я впопыхах не оттормозил катушку, сазан сильно потянул в сторону, я не удержал равновесия и бултыхнул в воду, не выпуская из рук удилища. Моя «душегубка», глотнув воды до самого верха, мирно плавала рядом. Все мои припасы тоже плавали частью в лодке, частью рядом с ней. Надо сознаться, что я растерялся и поэтому допустил несколько ошибок.
Стоя почти по грудь в воде, я старался определить, куда поведет рыба? Надо было побыстрей выбрать леску, но было уже поздно: сазан метнулся в сторону, завернул за куст осоки, рванул, и я почувствовал, что рыба сошла. Оказалось, что не выдержал поводок (0,4 мм) и рыба ушла с крючком. Делать было нечего, и я бросился к «душегубке» спасать свое имущество. Подобрав шляпу и шест, плававшие рядом, я принялся совком вычерпывать воду из лодки.
Техника не сложная, но занятие это довольно нудное. Когда я вычерпал большую часть воды, то увидел спиннинг, зато сазанов в лодке не оказалось: воспользовавшись моей беспечностью и ротозейством, они благополучно вернулись в плавни. Не оказалось также прикормки, бумажного пакетика с крючками и прочих мелочей.
Теперь предстояла задача— влезть в душегубку так, чтобы она снова не зачерпнула воды. Отбуксировав её на более мелкое место, где воды было по пояс, я воткнул шест в дно, привязал к шесту нос душегубки и быстрым рывком вскочил в лодку с кормы; уже сидя в ней, вычерпал остальную воду.
Оставив лодку у причала, я направился к речке — надо было отмыться от ила и грязи, просушить одежду, еще раз проверить, какой ущерб понесло мое рыбацкое хозяйство.
Часы на руке, про которые я совершенно забыл, остановились; был утерян подсачек, взятый у Андрея. Искупавшись, просушив одежду и успокоившись от пережитых волнений, я попробовал половить на спиннинг. Через час в моей сетке уже было четыре небольших щучки, и я, довольный и повеселевший, отправился домой. О своей аварии в плавнях я решил пока умолчать.
Борис вернулся к вечеру, молча отдал Фекле Кондратьевне утку и лыску и принялся что-то сосредоточенно разбирать в своем рюкзаке, этюднике и в карманах. Ночью, когда мы уже улеглись спать, Борис неожиданно спросил — который час? Узнав, что мои часы остановились, он многозначительно хмыкнул:
— Что-то подозрительно одновременно остановились наши часы! Признавайтесь, купались в плавнях?
Пришлось сознаться. И мы в темноте, давясь от смеха, по-мальчишески фыркая, рассказали друг другу о своих злоключениях. Оказывается, Борис, в погоне за уткой-подранком, слишком резко протянул руку, чтобы схватить утку, но… проклятая «душегубка» зачерпнула воды, и он оказался по грудь в воде.
Из этого происшествия мы оба сделали несколько практических выводов: не брать с собой в «душегубку» ничего лишнего; оставлять дома часы, бумажники, документы; иметь прочную рыболовную снасть; находясь в лодке, не горячиться, но всегда быть готовым к невольному купанью и быть соответственно одетым.
На следующий день я разместился на прежнем месте, а Борис неподалеку от меня, на виду, в конце большого плеса.
Теперь я уже переменил леску на миллиметровку, сделал к подсачку ручку подлиннее, носовую часть лодки привязал к воткнутому в дно шесту. Клева не было долго. Борис сбил на виду у меня трех уток, написал, по-видимому, несколько этюдов, а я сидел без почина. Наконец, совершенно незаметно качнулся поплавок, я торопливо подсек и к своему удовольствию вытащил двухкилограммового сазана, яростно сопротивлявшегося в течение четверти часа.
Теперь я уже не оставил его на дне лодки, а поместил в специальный «кошель» из прочной сетки и туго привязал сетку к сиденью лодки. Добыча была хорошая, но мое рыбацкое сердце не могло успокоиться из-за вчерашней неудачи. И плавни, как бы откликаясь на мое горячее желание сразиться с неведомым силачом, порадовали меня: я почувствовал, что взял крупный сазан. Подсек я нормально, вовремя оттормо-зил катушку и начал вываживать рыбу по всем правилам, не давая ей уйти в заросли камыша.
Я уже порядком утомился, а мой сазан все также яростно метался из стороны в сторону. Борис, наблюдавший издали за нашим поединком, не выдержал и, выгрузив на примятый куст рогоза ружье, этюдник и подрамники, бросился мне на помощь. Только на одну секунду я отвлекся, чтобы прокричать Борису «заезжай слева», как сазан метнулся в сторону и я бултыхнул в воду. Держа в руках удилище, я старался отвести сазана от своей лодки, но он бросился под лодку Бориса.
Вместо того, чтобы отплыть в сторону, Борис поддел шестом туго натянутую леску и вмиг оказался рядом со мной в воде. В следующую секунду сазан закрутил лесу вокруг ног Бориса, рванул и… сошел. Стало тихо. Происшествие окончилось. Мы стояли мокрые, всклокоченные, в нелепых позах… Посмотрев друг на друга, оба расхохотались.
— Жаль, что нет фотографа, заснять бы нас за ловлей сазанов,— съязвил Борис, принимаясь вычерпывать воду из своей душегубки.
— Будь они прокляты, ваши сазаны!
Но когда я показал ему в кошеле двухкилограммового золотистого красавца, Борис подобрел:
— Хорош, очень хорош разбойник!
Но мои мысли были с тем богатырем, который разогнул довольно прочный крючок и где-то гуляет сейчас в плавнях. Когда мы обсушились, искупались в речке, к нам подошел Пимен Иванович. Узнав про наши неудачи, он коротко посоветовал:
— Трэба выводить на мэлке, та брать багром.
Критически осмотрев мою миллиметровую леску, он проронил:
— Як шо визьме добрый сазан, ця жилка не вдержэ.
Я и сам понимал, что для крупного сазана леса не надежна. После тщательных поисков в карманах моего обширного рюкзака, я обнаружил, к счастью, один пакетик с витой капроновой лесой, подаренной мне одним большим любителем ловли сомов: «Вот, берите, двухпудового сома выдержит…
Советую попробовать»,— напутствовал он свой подарок. Но сомов мне половить не удалось, а находке я обрадовался. Вместо крючка я решил испробовать якорек (тройник) небольшой, но особо прочный, удобный еще и тем, что насадка из каши держится на нем хорошо, особенно когда придашь ей грушевидную форму.
Крупные сазаны брали на кашу хорошо, и я не терял надежды на успех. По совету Пимена Ивановича я решил взять с собой багорчик. Остановился я на прежнем месте, а Борис устроился на этом же плесе, несколько ближе ко мне. Прошел час, примерно, или полтора, а клева не было. Я стал чаще менять насадку.
Неожиданно взял довольно крупный сазан. Когда я его достаточно утомил и подвел к борту лодки, то решил испробовать взять его багром, но из этого у меня ничего не получилось, пришлось воспользоваться подсачком. Сазан оказался немногим более вчерашнего. Я решил делать насадку покрупнее. Часа через два поплавок начал неестественно подрагивать и покачиваться, потом вдруг стремительно пошел наискось в воду. Когда я подсек, то сомнений не было: взял очень крупный сазан.
Не ожидая, пока он стащит меня с лодки, я сам выпрыгнул в воду и увлек свою добычу на чистое место и где мне было воды по пояс. Теперь наступил решительный момент: сазан метался, как бешеный конь на корде, вокруг меня, а я спокойно давал ему полную свободу. Натянув до предела лесу, он с шумом разрезал воду, показывая иногда торпедообразное туловище.
Вдруг на одном мощном рывке, когда у меня кончилась леса, верхнее колено удилища треснуло и повисло на натянутой леске. У меня упало сердце — неужели и этот уйдет? Я начал понемногу выбирать лесу и убедился, что сломанное колено мне не мешает. Что делать? Багор и подсачек остались в лодке, она от меня метрах в пятидесяти; я стал звать Бориса. На мой крик появился Андрей с другим пареньком в лодке.
Я приказал ему объехать подальше и взять в моей лодке багор, потом велел ему спрыгнуть в воду и по моей команде быстро мчаться ко мне. Когда отпущенный почти на всю лесу сазан был на противоположной от Андрея точке, я подал команду: «Давай»! Андрей оказался молодцом — он стремительно пересек разделявшее нас пространство, и вовремя, так как в следующую секунду леса со свистом пронеслась у него над головой.
Появился на своей «душегубке» и Борис. Он повторил по моей просьбе маневр Андрея. Теперь нас в центре круга собралось трое. А заарканенный силач и не думал сдаваться: как только я выбирал леску хотя бы наполовину, он выбрасывался из воды, рвался в стороны и приходилось вновь отпускать его, чтобы он носился по кругу. Потеряв терпение, Борис предложил мне «укокошить эту рыбину из ружья».
Я начисто отверг это неспортивное предложение. Не меньше часа мы затратили на то, чтобы утомить нашего рысака настолько, что Андрею в подходящий момент удалось достать его багром. Вдвоем с Андреем, не спуская его с багра, мы уложили сазана в мою лодку. Дома, чтобы не гадать попусту, мы взвесили и измерили сазана: вес оказался — 12,3 кг, длина — 62 см. Второй сазан — весил 2,5 кг.
— Оце порося, так порося!—говорили соседи. Пимен Иванович, осмотрев сазана, заметил:
— Тут попадаются ще бильшои.
Чтобы извлечь тройник, пришлось делать разрез. Впрочем Андрей препарировал всю голову. Удалив при помощи камышинок мозги, тщательно очистив мясо, он упаковал её в просоленную салфетку. Этот трофей, наряду с препарированными щучьими головами, красуется и сейчас в моем шкафу.
По случаю предстоящего нашего отъезда, Фекла Кондратьевна наготовила уйму рыбных и мясных блюд, напекла пирогов и пампушек, наварила вареников, и мы попировали с любезными хозяевами на славу.
Мы выехали на машине на ст. Крымская через Анапу. В Анапе покупались, вдоволь насытились виноградом, а в Крымской сели на поезд Новороссийск — Москва.
Через двое суток мы были уже дома, в Москве.
Пройдут месяцы, даже годы, но в памяти никогда не изгладится и чарующая поездка лунной ночью по Кубани, и картины тихих, задумчивых плавень, и увлекательные моменты рыбацкой страсти, дающей спортсмену-любителю незаменимый отдых.
Да, богата и привольна вся наша прекрасная Родина, а Кубанская земля — одна из её лучших жемчужин.