Перволедье
Проклиная всё на свете, месим километры мокрого снега, в дороге читаем журнал молодеж 90 х. Путь проверяем пешней. Лед, казалось, крепкий, однородный, толще 7 см, но вот вышли к островам, и пешня после легкого удара так же легко скользнула вниз. Промоина… Осторожно обходим опасный участок. У Жареного бугра сидят редкие рыболовы. Не обращая внимания на нудный дождь, тягают весело ершей да изредка окунишек с палец. Серьезной рыбе, видимо, не до еды в такую промозглость, хотя, казалось бы, какая ей подольдом разница? Есть среди рыбачков и первые купальщики, «моржи» поневоле. Открыли купальный сезон они в протоках, где на течении лед еще более тонок.
День проходит в поисках мелкой рыбешки-живцов. А там и засерело небо. Пора искать крышу. Ночуем в землянке, они есть почти на каждом острове. Заросла она поверху мхом, ярко зеленеющим на фоне снега, а внутри на закопченных столбах, подпирающих крышу, пустила корни стайка древесных грибов. Здесь бы Бабе-Яге поселиться с черным котом и филином, да варить бы ей тут в печке шляющихся без дела добрых молодцев в химчулках. Ну а мы варим в железной печурке обычный картофельный суп с тушенкой. А вместо черного кота вспорхнула на плечо товарища сонная бабочка, оттаявшая в тепле. Услышали мы и комара. Тоже, небось, отогрелся в щели между бревнами. Потрескивает, гудит печурка, краснея раскаленными жестяными боками. В оконце, затянутое пленкой, смотрит лунная ночь. Значит завтра прояснит подморозит.
Где-то в протоках ухает ломаной трещиной лед. Мягко дремлется в тепле землянки, напоминающей логово лешака. Поутру выставляем жерлицы, наживляя их за неимением другого живца колючими сопливыми ершами. А вот и первый вскид алого флажка! Катушка жерлицы шевельнулась и медленно закрутилась. После подсечки из лунки показался… красноперый окуни-ще с полкило! Шлепая брезгливо выпяченными губами, заворочался он на ледяной крошке. Красивая и первая серьезная рыба! А потом распогодилось, и рыбалка пошла веселее. Стали попадаться на мормышку и блесну средние и мелкие окуни. Изредка мягко поднимала кивок серебристая сорога.
Щучьи выходы начались часам к десяти, В морозном воздухе отчетливо слышались щелчки пружин. И трепетали на утреннем ветерке флажки жерлиц. Щука брала некрупная, до 2 кг, но резва была по-осеннему. Сразу после подъема флажка катушка, сделав несколько вялых оборотов, начинала бешено раскручиваться. Тут не зевай, иначе быть твоей снасти в коряжнике. Не подвел первый лед, стал праздником и в этот раз.
Сорога на блесну
С утра уходим на протоку между островами. У жерлиц остается Володя стеречь хватку. Он не любитель ходовой ловли. Предпочитает посидеть у снасти, глядя в небо, пуская дым, философствуя и неторопливо дергая время от времени мелюзгу, годную на живца. Но едва загорится флажок над льдом, куда только девается его неторопливость?! Несется к жерлице, разбрызгивая лужи, и только «уши» офицерской шапки развеваются на ветру, хлопают по плечам, словно у спаниеля. Мы же с Сергеем решаем поискать окуня. Переходим через остров по просеке — летнему лодочному переволоку. Через эту же просеку еще потемну с треском и хохотом прошла веселая компания, очевидно, крепко «позавтракавшая» на берегу. 8 сторону от тропы отходили свежепротоптанные кривые ходы по непорочной целине. На этих новых тропах словно взрывом разнесло по сторонам снег. Кое-где темнели примятые «лежки», явно не заячьи. Отдыхали, видимо, ребята. Они в решето избурили площадку у позеленевшей коряги, торчащей посреди протоки, провалились пару раз под лед, оставив черные дымящиеся полыньи, и ушли куда-то, то ли рыбу искать, то ли приключения на свою голову… Вначале мы блесним на готовых лунках. Но, по-видимому, место засвечено, не берет. Сергей бурит на середине протоки, а я ухожу к обрывистому берегу. Здесь поглубже. Лед под обрывом имеет свой рисунок: от темного пятна в центре по спирали расходятся круги-разводы. Видимо, здесь обратное течение. Вода ходила кругом, а потом с морозами так и застыла. Я смело шагаю в центр этого водоворота и… замираю на месте. Лед под ногами трещит и прогибается. На него уже откуда-то выступает вода. Пешня почти без удара проваливается вглубь. Э-э, да тут толщина льда не более 3 см! Еще немного и купаться бы мне в ледяной купели. Это мы уже проходили. Не дыша, скользящими шагами возвращаюсь обратно, а вслед мне бегут трещины и догоняет вода. Сергей видит мои маневры.
— Ты чего крадешься? — кричит.
— Рыбу не хочу пугать, здесь ее немерено. Вон прямо подо мной об лед бьется!
— Привет ей передай! Будешь тонуть, вытаскивать не стану! Сергей, посмеиваясь, шагает по протоке, глядя в мою сторону, и вдруг плавно опускается вниз. Только голова чернеет над серой гладью. Осторожно подбираюсь к нему, готовя шнур с тяжелой гайкой на конце. Но товарищ, фыркая и вспоминая местную шишигу со всеми водяными и его близкими и дальними родственниками, выползает на лед сам.
— Как водичка? — бодро спрашиваю и на всякий случай берегу нос. Мне почему-то не нравятся Серегины глаза.
Вскоре на острове полыхает пожар. По-другому не назвать кострище, которое запалил товарищ. От Сергея клубами вылит пар, видимый даже со льда. Я копаюсь в рюкзаке и, взобравшись на остров, отдаю ему фляжку.
— На, погрейся, только не выпивай все. День впереди, еще не раз, может, искупаемся.
— Плавали, знаем, — ворчит Сергей.
— Я видел, как ты плавал…
Вслед мне летит корявый пенек. Я устраиваюсь на середине протоки, у топляка, торчащего во льду словно крокодил. Бурю две лунки. В одну опускаю мотыля на медном «глазке», а в другой полощу блесенку с бусинкой на крючке. Вверх, вниз ко дну, пауза… Опять вверх… Поднять не успеваю. Леска тяжелеет, упирается. Из лунки выползает ощетинившийся окунь с полторы ладони. Сбрасываю его на лед и снова в азарте опускаю блесну в лунку. Она, планируя и блестя на изгибе, уходит в сторону и, не успев остановиться, снова попадает в чью-то жадную пасть. Пошло! Про удочку с мотылем забываю. А зря… Лишь когда она нырнула в лунку, хватаю снасть. На крючке-«заглотыше», подвязанном выше мормышки, бьется крупная сорога. Наживляю мотыля, опускаю тандем из мормышки и крючка под лед и снова берусь за удильник-«блеснилку». Обманка уходит в лунку, и я снова подергиваю ее, делая паузу секунды в три-четыре в нижнем положении. Стайка, видимо, отошла, пока я с сорогой возился. Но все равно упрямо машу удильником. Подойдет, полосатый! Кивок вздрагивает, и на леске виснет что-то вялое и тяжелое. Вываживаю это нечто и беру в лунке рукой. На льду бьется еще более крупная сорога!.. Это, конечно, не новость, что крупная «белая» рыба хватает блесну, но на подледной рыбалки меня впеовые. Засеклась рыбина не багрением, а по всем правилам, заглотив блесну чуть ли не до жабр. После поимки сороги за блесной опять начали охотиться окуни, ровные, как на подбор: не крупные и не мелкие, все те же — с полторы ладони. На десяток таких рядовых окуней попадается иногда и крупный — граммов на 350-400. Увлекшись ловлей, я не замечал ничего, но тут со стороны острова послышался треск. Это «морж» Серега, так и не просохнув, ломился через кусты на лед. От него за километр разило водкой, пар валил, кажется, изо всех отверстий, а из ноздрей, как мне показалось, даже вылетал огонь… Глаза его смотрели вроде бы на меня и одновременно в разные стороны. Я понял, что не зря мне причудилось, что рядом завизжал бензиновый ледобур. В один момент я оказался в кольце двойного ряда лунок. Даже под моим стульчиком чернела дырка…
Я с тоской вспомнил старое правило: когда обурят, то уже не поймать ни тому, кто обурил, ни тому, кого обурили. Но, к моему удивлению, окунь тоже, видимо, был навеселе и хватал как мою блесну, так и Серегину. Словом, первый лед…
К вечеру в протоке показалась уны лая процессия, напоминающая пленных наполеоновских солдат на Старой смоленской дороге. Спотыкаясь, они брели по льду, пугливо озираясь и ощупывая путь. Сухих в процессии не наблюдалось. Это была знакомая «веселая» компания…
Разбой
Утро потеряли на поиск окуня в протоке. Но рыба скорее всего ушла. Не было поклевок ни на мормышку, ни на блесну. Уже не первый раз доводилось замечать, что в перво-ледье даже оседлая рыба, к примеру окунь и щука, не всегда придерживается одних мест. По всей видимости, пока не установится надежный лед, не припорошит его снежком, не воцарится под ним тьма, какая бывает во всей размеренной зимней жизни, рыба будет беспокойно метаться, меняя места стоянок, кормежки и отыскивая зимовальные ямы. Решаем с Сергеем перебраться на другую сторону острова. Володя накануне поймал там три щучки да впридачу килограмма два мелочи.
Возвращаемся к переволоку и выходим на широкое ледяное поле, которое упирается уже в коренной высокий берег, заросший сосняком и ельником. По всему этому левобережью раскинулись деревеньки, теперь уже волжские. Вода сама пришла к ним, затопив сначала низинные селения. Володя одиноким пингвином чернеет рядом с жерлицами, выставленными правильными широкими квадратами. Эстет… Но он прав. И обзор свободный, и участок облавливается более обширный. Это лучше, чем теснить жерлицы в кучу с расстоянием между ними в 10 м.
— Как дела?! — кричим.
-Два подъема, но только живца сорвали!
Кружим поодаль от жерлиц, не приближаясь, чтобы не пугать хищника. Дырявим тонкий еще лед. На мормышку попадаются мелкие окунишки и такие же сорожки. Уходим к двум маленьким островкам. Пробуем ловить под самым берегом и на свале в ямку. На желтую узкую блесну длиной 3 см не берет, и я решаю испытать мельхиоровую малышку чуть больше сантиметра. Выше подвязываю крючок с красной ниткой и кем-бриком. Тук! — отдается в руке. Клюют окучуть крупнее тех, которые только что садились на мормышку с мотылем. Но на безрыбье эти недомерки — тоже рыба. Главное, поклевывает! На протоке поутру и этого не было. Правда, берут окунишки, надо сказать, капризно и порционно. Пробурил свежую лунку, выдразнил блесен-кой пару-тройку окунишек и все… Отрезало. Снова дырявишь лед, пусть в метре, но если лунка свежая — берет. Вот так с Сергеем мы и насверлили чуть ли не полсотни дырок, словно диковинной крупной шрапнелью садануло по льду. И у каждой лежит по кучке «матросиков». Собирать будем позже — всех сразу. А пока никуда не денется рыба… В этом-то и была наша ошибка. В то время как мы с Сергеем сверлили лунки и вымучивали из каждой одного-двух «мизгирей», из-за островка показался путник на лыжах с двумя собаками неопределенной породы. Завидев нас, псы тут же покинули своего хозяина и с неотвратимой решительностью бросились прямо к лункам и сразу стали жрать наших окуней. Причем делали сие совершенно спокойно, словно это было само собой разумеющимся.
— Кыш, пошли вон, блохоносцы!
— орем мы и несемся к собакам с ледобурами наперевес».
Псы даже ухом не повели, только было заметно, как они, похрустывая окуньками, вымеряют расстояние от нас до них. Вероятно, собаки в этот момент подсчитывали, сколько успеют съесть рыбы, пока два придурка с железяками добегут, наконец, до них, В то время как мы разбирались с парочкой мохнатых негодяев, с тыла зашла еще одна собака, обогнув островок с другой стороны. Я подозреваю, что все эти действия были спланированы и отработаны псами уже не раз на городских «чайниках». О том, что в нашем тылу орудует мародер-пластун, мы узнали из истошного Во-лодиного крика.
— Мужики, рюкзак-рюкзак!..
Оглянувшись, видим улепетывающего пса с пакетом в зубах. А в пакете — пара буханок хлеба. Серега разворачивается и несется обратно, а я — вперед. Рыбоеды разбежались, и я собираю остатки рыбы. поглядываю, чем завершится очередной набег? Удивительно, но пес, похитивший наш последний хлеб, действовал точно так же, как и два других, сожравших чуть ли не половину рыбы. Он также расчетливо и спокойно вымерял глазом расстояние до Сергея, и пока тот вбегал в зону досягаемости наглой собачьей башки, успел сожрать одну буханку.
В обед мы варим на берегу уху. Потом, сытые, лежим на лапнике у костра и благодушествуем. Володя пускает дым в белесое небо и вслух мечтает о пиве, Серега — о женщинах, я — о том и другом и еще о рыбе. Наши мечты прерывает какой-то громкий стук. На дереве, куда мы подвесили котелок с остатками фирменной ухи из щучьей головы, сороги, ерша и окуней, сидит ободранная ворона и, кося нахальным глазом, клюет из котелка нашу уху… Это был самый настоящий разбой!