Отважный голавль — первая пойманная мною рыба — остался в памяти навсегда. Он даже не был пойман, потому что вырвался тогда из моих детских рук и скрылся в непроглядной глуби, как сказочное существо.
Позднее я не раз видел в нашей речке черные спинки голавлей и следил за ними зачарованным взглядом. Но голавли упорно не желали иметь со мной дела, пренебрежительно смотрели на приманку, сохраняя задорность осторожного зверя. И если я был назойливым — уходили, я даже пребывал подобрать одежду для рыбалки и охоты, но тщетно.
Еще позднее, когда возросло мое искусство обманывать рыбу и мне везло, я убедился, что и в трудные минуты жизни, попавшись на крючок, голавль умеет за себя постоять. Тогда он выказывает всю дарованную ему природой безрассудную силу, сражается с непобедимой отвагой, как бы сознавая, что ему не придется иметь дело с прочной снастью, потому что даже самую соблазнительную приманку на толстой леске он ни за что не возьмет. Впрочем, эту рыбу я люблю не только за буйный характер и силу.
Красив и статен голавль. Широколобая голова с властно очерченным ртом и отлично слаженное туловище придают ему величественный вид. Блестящие глаза с радужным ободком и буровато-зелеными искорками неподвижны, но любая падающая в воду мушка или маленький рябой пескарик не останутся им не замеченными. Крупные чешуйки, словно звенья старинной кольчуги, защищают его широкую иссиня-черную спину и серебристо-желтые бока.
Природное любопытство постоянно терзает его. Упадет в воду листик чернотала, подсохшая скорлупка древесной почки, завихрит слабенький водяной смерч, покажется сгусток лягушечьей икры или темная щепочка, голавль тут же устремляется к цели — посмотреть, а может, что-то живое настичь, пока оно не исчезло, не спряталось. Быстрая реакция, страсть ко всему новому отличают голавля. Стоит подуть сильному ветру, как он тут же переметнется на быстрину к наветренной стороне, туда, где берега повыше, откуда ветер сдувает, а течение приносит живность.
Голавль всеяден. Он меняет свой вкус в зависимости от появления новой пищи. Весной — любые черви и выползки, с появлением сережек на березе — майские и другие жуки, летом — раки, стрекозы, кузнечики и, начиная с августа, молодые лягушата. В теплые месяцы взрослый голавль охотится за пескарями, мелкими белыми рыбками. А желание поймать стрекочущего кузнечика не покидает его даже сытого.
Голавль держится у плотин, шлюзов, мельничных запруд, возле мостов, пристаней, купален; кормится он на речных перекатах и других быстринах, где вьются косы зеленого шелковника. Но ловить его на кузнечика надо вдоль берегов, омываемых струями несильно бегущей воды. Лучшие места для ловли — крутые берега, заросшие травами и кустами, нависшими над водой. При всем своем любопытстве голавль подозрителен и осторожен. Даже живые насекомые, брошенные в открытую воду, а не у берега, вызывают у него недоверие, и он их не трогает. С таким же недоверием относится он к соблазнительно плывущей у берега приманке, если рыболов плохо маскируется.
Для ловли нужно иметь много кузнечиков. А ловить их нелегко. Но рыболовы придумали простой способ: ловят их в мокрой от росы траве.
Однажды утром на берегу небольшой речки я встретил двух ребятишек со стеклянной банкой в руках, наполненной кузнечиками.
— Зачем они вам?—поинтересовался я.
— Хотите видеть, как наш папа будет ловить на них голавлей? Во каких!—показал мальчуган ладошками размер небольшой рыбы. — Только надо лежать на берегу и не шевелиться. Мы тоже смотреть будем.
Один из ребят спустился в прибрежные кусты — передал рыболову банку с кузнечиками, и мы улеглись, свесив головы над обрывом. И тут я увидел незабываемое зрелище.
— Вот, вот, смотрите, уже плывут кузнечики.
Я присмотрелся. По верху береговой струи действительно плыли кузнечики. Через несколько минут на воде показалась еще одна партия насекомых, брошенных для прикормки. И вдруг около одного кузнечика вода всколыхнулась. Мы услышали: бульк!—и кузнечик исчез. А вскоре заволновалась вода в других местах, где плыли кузнечики, и даже там, где их не было. Интересно было наблюдать возню и бульканье непуганых голавлей. Соперничая друг с другом, они жадно хватали плывущих поверху насекомых.
И тут вслед за кузнечиками появилась на воде маленькая пробочка, а из-за куста выдвинулся кончик удилища. Вот пробочка быстро побежала в сторону, и только бы ей исчезнуть под водой, как кончик удилища вздрогнул и тут же изогнулся под тяжестью рыбы. Голавль взял насадку срыву и, испугавшись подсечки, резко потянул леску к середине реки. Рыболов, приподняв удилище, дал голавлю отойти от берега и начал вываживать его за куст» к своей стоянке, так, чтобы не распугать остальную рыбу. Вываживание закончилось благополучно. На воде снова появились кузнечики и маленькая пробочка. Я с удовольствием наблюдал за ловлей голавлей, поглядывал на ребят и даже завидовал тому, как воспринимают они рыбную ловлю.
На поверхности воды появился большой бурун, означавший стремительное приближение крупной рыбы. Мы умолкли и затаили дыхание. Пропал один кузнечик. Взметнувшаяся рыба развернулась, и в образовавшейся водяной воронке исчез другой кузнечик, насаженный на крючок удочки.
— Ой, схватил!—запищал тоненьким голосом младший ^альчик и прижался лицом к траве, как бы отгораживаясь от ужаса, который должен произойти. Спустя мгновение он прошептал: — Я его видел. Большой! Такой обязательно оборвет!
При подсечке леска со свистом вспорола воду. Удилище сильно изогнулось. Подсеченный голавль бросился от берега на стрежень реки и, вытянув леску, яростно толкал головой, отчего удилище еще больше сгибалось. На какое-то время голавль задержался, приискивая куда бы уйти. Затем кинулся вверх, да так, что чуть не выскочил из воды, но тут же развернулся и снова потянул в глубину. Борьба накалялась. Из-за кустов послышался тревожный голос рыболова: — Ребята! Подсачек!
Оба паренька опрометью бросились на помощь отцу.
Лишь теперь, выйдя из-за куста, мог я разглядеть и оценить создавшееся положение. Голавлю удалось спустить с катушки весь запас лески, и он снова с ожесточением порывался уйти, делая сильные рывки. Рыболов одной ногой уже ступил в воду. Казалось, еще удар хвостом, один стремительный бросок вперед, и леска лопнет. Или этот бросок заставит рыболова наклонить удилище, и тогда… Тогда тот же исход! Но кончик удилища опускался и поднимался, рука рыболова напряженно покачивалась, парализуя слабеющие движения рыбы. Наконец она всплыла. Рыболов получил возможность выйти из воды и подняться на берег.
Но не все еще было решено. Рука рыболова дрожала от усталости и возбуждения. Маленькая катушка исключала подмотку лески при вываживании рыбы. А отход от берега с длинной леской осложнял борьбу: было трудно наблюдать за движениями сопротивляющейся рыбы. Я понял, что наступила пора помогать. С безмолвного согласия рыболова взял у ребят подсачек и притаился у кромки воды. Натянутая леска жалобно дребезжала. Наконец голавль выбился из сил, перевернулся с боку на бок и в полном изнеможении лег на воду. Я подвел под него подсачек и выволок на берег. Ребята вцепились в голавля и вместе с подсачеком потащили наверх, подальше от воды.
Сколько волнений, сколько радости принесла ребятам эта победа! Они приплясывали, громко кричали, перебивали друг друга. Каким волшебством обладает сохранившееся в человеке стремление ко всему загадочному, чудесному, стремление разыскать что-нибудь диковинное, редкое! Какая пылкая деятельность и трепет охотничьей страсти разгораются даже в маленьком человечке, который, еще не умея толком бегать, погнался за пролетающей бабочкой, намереваясь догнать ее.
Целая гамма чувств пробежала по лицу рыболова за несколько минут. То выражение отчаянной мольбы, то растерянное, то испуг, то ожесточение: «Будь что будет! Уж если рвать, так рви поскорее, только перестань меня мучить». Садка у рыболова не было, поэтому он срезал ракитовый прут с сучком, просунул его сквозь жабры и торжественно поднял добычу. Он чувствовал себя героем.
Кто-кто, а я по своему опыту знаю, что по дороге домой их окружит орава вездесущих ребят, у калитки соберутся соседи, прохожие. А на поднятый шум на крыльцо выйдет мамаша. Увидев огромную рыбу, она обворожительно улыбнется и скажет:
— Ну и молодцы! Какое счастье! Ведь это, подумать только, — целый килограмм!