Длинна зима на Урале, поэтому зимняя резина для автомобиля очень важна и не стоит на ней экономить, поэтому я приобрёл очень хорошую резину и не жалею. Пока она уступит место весне, рыболов изойдет тоской по зеленым берегам реки, по тихим зорям над курящимися туманом озерами. Десятки раз вздыхая, переберет он свои рыболовные снасти, не однажды унесется воображением на тихие плесы или бурные перекаты, мысленно будет подсекать стремительного хариуса или тащить неуклюжего, тяжелого на подъем леща.
Нечто подобное ежегодно переживали и мы с Владимиром Александровичем до тех пор, пока не призадумались однажды: а не махнуть ли нам на подледпый лов?
Сказано — сделано! Запасшись червями, пятнадцатого марта в ночь мы сели в поезд и рано утром сошли на станции Ляды (что на берегу Камского моря). С нами поехал, взяв отпуск, Михаил Семенович — слесарь механического цеха нашей шахты. На «совете трех» было решено двинуться в деревню Катаево, где мы с Владимиром Александровичем успешно ловили рыбу летом.
Путь, который в навигацию совершался на теплоходе, теперь предстояло совершить пешком, с рюкзаком за плечами и пешней в руках. Семь потов сошло с нас, пока одолели мы эти девять километров. Все же в десять часов утра были уже на месте и—таково нетерпение рыболова,— не отдыхая, отправились на водоем.
Ни тропки, ни следа! В глубоком целинном снегу принимаемся за прокладку пути. Друг за другом утаптываем, подминая под себя и черпая голенищами, увалы снега. За нами остается узкая глубокая траншея. Наконец выбираемся на лед, покрытый почти полуметровым, подмокшим снизу снегом.
Осматриваемся вокруг и поражаемся огромной убылью воды, сброшенной за зиму через плотину гидростанции. Создается впечатление, будто берег, сердито наступая на водоем, взъерошенной громадой поднялся над водой, оттеснив ее на десятки метров от весеннего ложа.
Наш летний ориентир — огромный пень затопленной морем и позднее сломанной бурями сосны,— недосягаемый для нас летом с берега, теперь оказался так далеко от воды и так высоко над нами, что и добраться-то до него стало невозможно. Зато мы осязаемо и зримо знакомимся с рельефом прибрежного дна. Это знакомство пригодится нам весной и летом, когда будем ловить рыбу поплавочными и донными удочками.
Повздыхав по поводу резкой убыли воды и ее непрестанно меняющегося уровня, беремся за пешни. Раскидываем ногами снег, начинаем долбить лунки. У Владимира Александровича и у меня — долотообразные пешни, у Михаила Семеновича — из уголковой стали. Его пешня производительнее наших: она тяжелее, удар получается увесистей, кроме того, угловая полоса пешни в дополнение к режущей части крошит некоторое количество льда, совершая таким образом двойную работу. Пробив по лунке, спешим поставить донки.
День выдался солнечный, теплый, тихий. За работой становится жарко. Снег до того ярок, что приходится надевать дымчатые очки. В этот наш первый день мы продолбили всего десять лунок. На каждую лунку — одну донку, на каждую донку— один крючок.
Как и следовало ждать, клева почти не было: слишком много мы наделали шума. Все же к пяти часам поймали две хорошие плотвы, одного трехсотграммового подлещика и несколько ершей. На первую уху довольно. В пять часов отправились на отдых: усталость и бессонная ночь давали себя знать. Приютила нас тетя Нюра— старенькая, одинокая добрая женщина. Уху, как всегда, готовили коллективно.
—Владимир Александрович чистил рыбу, я— картошку, Михаил Семенович топил плиту. Ели уху все вместе, с тетей Нюрой и ее кошкой Малышкой. Ели с давно не испытанным наслаждением и не могли нахвалиться нашей речной рыбой — морская ни в какое сравнение с ней не идет.
Утром по старой шахтерской привычке поднялись в половине шестого. Наскоро выпив по кружке молока, вновь поспешили на лед.
Ночная поземка замела и траншею, и лунки. Пришлось дорожку протаптывать заново, расчищать лунки. Владимир Александрович и Михаил Семенович, забрав пешни, отправились пробивать новый ряд лунок, я остался на вчерашних насадить на крючки червей и обрубить обмерзшие края. Первый ряд лунок накануне мы пробивали начиная от берега и вели его по прямой на глубину. Сегодня в таком же порядке пробили еще один ряд. Но улова настоящего опять не было.
Семнадцатого, восемнадцатого и девятнадцатого марта было пасмурно, дул устойчивый южный ветер, наметая мелкую снежную крупу. Михаил Семенович загрустил:
— Моя Александра Ивановна сказала: «Если и на этот раз приедешь без рыбы, никуда больше не пущу»,— признался он в минуту откровенности. Мы успокоили его — наловим!
Пробили третью серию лунок. Владимир Михайлович обошел их, проверяя насадку. Михаил Семенович с той же целью пошел к лункам второго ряда, а я — к линии нашего первого почина. Вываживая бойкую плотву, я вдруг услышал крик. Оказалось, Михаил Семенович обнаружил на крючке одной из донок большого леща, но вытащить не мог: лунка была узка, Бросив плотву на снег, я поспешил на помощь.
Следовало соблюдать осторожность, так как леска была всего 0,2 мм, а поводок и того меньше—всего лишь 0,15 мм. Мы торопливо рубили лед, стараясь не ударить пешней по леске, и общими усилиями вытащили, наконец, «дяденьку», как назвал леща Михаил Семенович, на снег. Следующую лунку тоже пришлось расширять. Здесь на крючок сел полукилограммовый подлещик, но и он не проходил в узкую горловину.
Двадцатого марта ветер угнал тучи, наступили ясные, солнечные дни с крепкими ночными заморозками. Вмерзали в лед поплавки и лески, по утрам зябли руки… Легкий ветерок по-прежнему дул с юга, а настоящего клева все еще не было. Владимир Александрович ободрял нас, утверждая, что со стоком талых вод к берегу пойдет и рыба.
Сам он упорно искал ее у берегов, продалбливая лунки на двух-трехметровой глубине. Я же, наоборот, склонен был искать рыбу на ямах. Он поймал двух более чем килограммовых лещей; я вытащил с одиннадцати тиметровой глубины хорошего судака. Двадцать первого марта за одно утро мы поймали килограммов шесть рыбы. С этим уловом и вернулись домой.
Нет, не следует рыболову, любителю летней привольной ловли, сидеть зимой дома. Ни к чему вздыхать и грустить. Идите на лед, друзья. Не пожалеете.