За Вологдой, в далеких затянутых голубоватой дымкой лесах пробираются сквозь чащобы большие и малые реки. На равнинах, будь то лес или луговина, они текут неторопливо. Заросшие кувшинками глубокие плесы отражают в своих водах береговые ожерелья ольшаника и ивняка.
Островерхие бородатые ели не прочь полюбоваться на себя в загадочном зеркале реки. А там, где воде приходится преодолевать гряды упрямых камней, вологодские реки иные. Вода яростно, в лоб, ударяется о камни и обросшие тиной валуны, хочет все сокрушить на своем пути. Но усилия реки напрасны. Лежат камни на дне намертво, заставляя воду шуметь, пениться, играть.
К этим бурным лесным рекам, что на севере от Вологды, и мчит нас поезд Москва—Архангельск. Вот и станция Вожега. Как от всякого районного центра, бегут от нее во все стороны проселки. В дождливую пору трудно по ним пробираться, но в летнюю сухую погоду, когда дорожная грязь затвердеет, со станции ходят в глубинку не только грузовые, но и легковые такси.
Нас двое. Водитель попутного газика охотно соглашается подбросить нас в междуречье рек Вожеги и Тавеньги. На стыке их, там, где Тавеньга под прямым углом впадает в Вожегу, стоит деревня Барановская. Здесь в тихих плесах девственно чистых рек стареют крупные щуки, а на перекатах хозяйничают хариусы. Эти рыбы — наша мечта и цель.
Моему спутнику приходилось бывать здесь раньше.
— Вот наша резиденция,— бодро провозглашает он, и автомашина останавливается у пятистенной, почерневшей от времени избы с красными оконными наличниками.
С крыльца спускается мужчина.
— Анатолий Ковчин,— шепчет мне Михаил.— Помнишь, я рассказывал про него? Знаменитый охотник! А лет ему уже семьдесят пять с гаком…
— Как жизнь, Анатолий Михайлович? — Михаил крепко пожимает руку охотника.
— Пока еще ноги носят,— улыбаясь, отвечает тот,— с молодыми тягаюсь.
— Медведи как? — спрашивает Михаил.
— В прошлом годе взял одного,— погасив на лице улыбку, говорит Ковчин.— На двенадцать пудов потянул…
— А рыбка как, ловится? — не унимается Михаил.
— Рыбы сколь хочешь! Щуки в этом году много. Михаил торжествующе смотрит на меня: слышишь, мол, куда
приехали. Рыбье царство!
В избе у Анатолия Ковчина чисто. Жена его,, сухонькая старушка, хлопочет у самовара.
— На ужин надо бы рыбы добыть,— заявляет вдруг Михаил, подпоясываясь самодельным патронташем с блеснами.
— Господи, невидаль какая?! — восклицает старушка.
— Да я сейчас приготовлю уху, рыбы-то, славу богу, не занимать…
— Ладно, Афанасия,— останавливает ее муж.
— Пусть сходят, потешат душу-то. Ежели за щуками,
— объясняет он Михаилу,— то идите на Вожегу, в Плосково. Ниже порога и ловите. Есть там щучонки.
— А хариусы? — интересуюсь я.
— Харюзы — на Тавеньге. Вон она из окна видна. Там их сколь хочешь. Но на удочку они не идут. Их только бреднем и можно взять. Да и то не всегда. Они что молонья — мелькнет и нету.
Река и порог Плосково от деревни недалеко: минуешь поле с овсом — и разматывай удочки. Река не широкая. Говорливые струи переката, обтачивая камни, тянутся пенными струями, рождая небольшие омуточки с каруселями воды. Ниже порога, почти посредине реки, где уставшая вода отдыхает, образуя спокойные заводи, высятся два громадных камня; один — расколот пополам.
— Ледниковые,— говорит про них Михаил. Он взмахивает удилищем, большая «Уралка» далеко от берега разрезает воду. Я, прыгая с камня на камень, пробираюсь к протоке, где пониже подводных валунов вода сдерживает свой бег. Не успеваю размотать удочку, как раздается треск катушки. И Михаил, умело владея спиннингом, вываживает какую-то рыбу. Вот он рукой подхватывает добычу и отбрасывает подальше от воды.
— Почин есть!
Я закидываю удочку. Течение подхватывает поплавок, кружит, и он тут же скрывается. «Зацеп» — думаю я, но, потянув лесу, чувствую на крючке рыбу. Это елец. Нет, не елец, а ель-чище! Таких крупных я еще никогда не видел.
Поклевки следуют одна за другой. Солнце клонится к закату. И только я подумал, что надо шабашить, как слышу голос Михаила:
— Кончай ловлю! Идем уху варить.
Я подхожу к нему. На берегу лежат четыре щуки. Довольный рыболов отирает пот со лба.
У гостеприимного хозяина нас ожидает лещевая уха и воркующий на столе самовар.
* * *
Сегодня у нас поход на Тавеньгу.
Раньше «а этой порожистой лесной речке были водяные мельницы. Две — недалеко от деревни Барановской, а третья — выше по течению километров за десять — Олюшинская. Сейчас мельниц нет и в помине, на их месте сохранились только елани (основания плотин). Ниже еланей, в омутах с водоворотами и быстринами, и водятся хариусы.
Первая поклевка хариуса удивляет меня неожиданностью. Когда поплавок затерялся в буруне пенного потока, я потянул удилище, чтобы сделать новый заброс. Потянул без подсечки и почувствовал сильный рывок, сопротивление. И… сход. В воде мелькнуло что-то белое, шириной с ладонь.
Сильно волнуясь, наживляю нового червя и закидываю в белый кипень воды. Поплавок уходит вглубь. Подсекаю. Рывок, сопротивление и… «Щука»,— мелькает догадка. Снова закидываю. Промах… Еще и еще… И только на пятом забросе рыба крепко садится на крючок, и я с большим трудом вывожу ее на мелкое место. Нет, это не щука.
Это хариус. Так вот ты какой, килограммовый буян! Спинной плавник высотой почти с ладонь с поперечными узорчатыми линиями, живот белый, как мел, темно-рыжая спинка, темные большие грудные и крупный хвостовой плавники. Красавец!
— А ведь никогда не думал, что хариус берет на удочку! — удивляется Ковчин, любуясь нашими трофеями. А вообще мне понравилась одна онлайн игра, и теперь я в неё играю постоянно и вам советую, называется она Karos.