На рассвете добрались до окраины старинного русского села Усолье, которое в начале мая всегда становится истинной Меккой для паломников, называемых рыболовами. Дорога была трудная, особенно ее последние километры. «Победа» три раза садилась на оси. Александр Николаевич с невысказанной обидой смотрел на меня и Леонида Федоровича, рисовавших ему так заманчиво путешествие на Плещеево озеро. Чувствуя свою вину, мы с молчаливым остервенением ломали ветки, толкали их под колеса, проваливаясь по колени в вонючую болотную жижу.
— Захотели комфорта в пижонской машине,— тихо ворчал под нос Леонид Федорович.
— Лучше бы на самосвале ехать…
Мимо нас проносились грузовики и автобусы, до отказа набитые рыболовами. Наконец все муки позади. Александр Николаевич остановил машину на травянистом бугре. Отсюда сквозь частый кустарник виднелась извилистая река Вёкса. На ее плоских берегах в самых живописных позах стояли люди с длинными удочками в руках. Они были неподвижны, находились в каком-то оцеие-нелом ожидании, будто цапли при охоте на лягушек. Вокруг рыболовов курился туман. Это делало картину на берегах реки немного жутковатой и таинственной…
— Опоздали. Хорошие места заняты, сокрушенно сказал Леонид Федорович и стал собирать удочку.
— Машину без присмотра не оставим,
— распорядился Александр Николаевич,
— Первые два часа дежурю я, а потом вы по очереди.
Дежурить у машины нам не пришлось. Ледяная вода так припекала ноги, точно на них вовсе не было резиновых сапог с суконными портянками. Вернулись на привал. Выспавшийся Александр Николаевич спросил:
— Как дела?
— Десять тысяч штук,— ответил Леонид Федорович.
— Что десять тысяч?
— Проклятий услышали на берегу…
Сели завтракать. Молча и поспешно пили кофе из термоса, ели колбасу. Я предложил вернуться на Плещеево озеро, мимо которого проехали ночью, разыскать там лесника Пашку и попросить у него Лодку. Возвращались без особых задержек — ехали по колее, пробитой сотнями машин. Было светло, и Александр Николаевич не пугался широких луж на дороге, не сворачивал на зеленые обманчивые лужайки. Пашку увидели на прямой и широкой просеке. Он шел из глубины леса, рядом бежала большая рыжая собака. Попросили лодку.
— Поздно пришли. Лодки давно в озере…
Огорченные, мы легли на сухой бугорок, потеряв всякую надежду на удачную рыбалку. Над нами шумели молодые березки первыми клейкими листьями. Пашка прилег было рядом с нами, рыжая собака прижалась к его ногам, но через минуту, видимо поняв наше настроение, он встал и решительно сказал:
— Пойду Кольку шугану!
Вместе с Пашкой мы вышли на травянистый мыс. Лесник требовательно стал звать Кольку, молодой голос звучно летел над просторами озера, но долго никто не отвечал. На серой воде, примерно в полкилометре от берега, чернели смоленые, с высокими острыми носами лодки. Ветер дул с просторов озера, у наших ног плескались небольшие накатные волны. Пашка стоял по колени в воде, мягкие голенища охотничьих сапог он пристегнул тесемками к брючному ремню. Загорелое, красивое лицо его выражало мрачность и нетерпение.
— Ну и черт ненасытный,— перестав кричать, сказал Пашка.— Уехал до света и все от сороги не может оторваться.
Сайга, голос.
Рыжая собака, находившаяся у ног хозяина по горло в воде, подняла морду и начала отчаянно лаять. Прошло еще минут десять. Пашка стоял и непрерывно махал руками. Одна из лодок двинулась с места и стала приближаться к берегу. На корме сидел человек. Нос лодки задрался к небу, скользила она по воде не всем килем, а только кормой.
Вскоре подплывающего человека стало хорошо видно.
Лицо его было багрово-красным и совершенно круглым, точно сковородка. И все, что должно присутствовать на человеческом лице, ничуть не соответствовало занимаемой площади. Короткие пухленькие губки, носик-пуговка и глазки-щелочки, казалось, были чужими, случайно попавшими на этот багровый, словно раскаленный на огне, круг. А когда человек на лодке повернулся в профиль, то сразу же за выпуклыми щеками спрятались и глазки, и губки, и носик.
— Чего горло дерешь? — упрекнул Пашку багроволицый неожиданно крепким, густым голосом.— Видишь, что творится?— показал он на дно лодки.— Аж рука зашлась…
На его лице даже тенью не скользнула радость, свойственная в таких случаях истым рыболовам.
— Ну и хватит, раз рука зашлась,— спокойно сказал Пашка.— Пусть другие побалуются. Вылазь давай!
— И не подумаю! — хихикнул багроволицый.— При таком жоре пареной брюквой на берег не выманишь…
— Пусть люди побалуются,— требовательно повторил Пашка.— Из Москвы приехали, а за все утро ни единой поклевки не видели.
— Мне что за горе, что не видели! — снова хихикнул багроволицый и шмыгнул носиком.— Они не впервой, поди, гоняют машину впустую? Им что с того!
— Выгребайся! — зло крикнул Пашка.— Лодку людям обещал, они мои сродственники.
— Выкидай рыбу сам, пусть садятся, если твои сродствен-пики. Меня не трожь, так как все одно не вылезу! — багроволицый поднялся на кряжистые, короткие ноги. Рыжая Сайга сердито заворчала, глаза ее налились кровью.
Пашка взял лежавшее в носу лодки ведро, стал собирать плотву. Мы молча помогали ему в этом невеселом деле. Багроволицый наловил шесть ведер крупной рыбы. Пашка высыпал плотву в широкую бочку с просверленными клепками, которая стояла в озере недалеко от береговой кромки. Потом он поднял с земли три доски, пригнанные волнами, и положил их поперек лодки с борта на борт. Мы взяли удочки и, тесня друг друга коленями, с трудом уместились в лодке. Она сразу же погрузилась в воду. Запас бортов остался не более трех сантиметров.
Багроволицый не спеша замахал кормовым веслом, неровными толчками двигая лодку среди прошлогодней черной тресты все дальше и дальше от берега. Мы сидели смирно и молча, боясь шевельнуться. Было слышно, как стучала и шуршала треста, царапая днище и борта лодки. На границе тресты, там, где начиналась глубь, наш надувшийся кормчий отдал первую команду:
— Держись!
Это означало, что необходимо затормозить ход лодки, хотя для этого у нас никаких средств не имелось. Мы дружно опустили удочки толстыми концами в воду, уперлись в дно. Глубина оказалась около двух метров. Лодка замерла на кромке тресты. Это понравилось багроволицему, и он довольно крякнул.
Ловить было трудно — нельзя ни двинуться, ни наклониться. Только закинули удочки, и в одну секунду на наших крючках затрепыхались крупные плотвицы. Поклевок не нужно было ждать — знай кидай да вытаскивай удочку. Отняли по два нижних колена удилищ, стали ловить только на третье, тонкое: так быстрее и удобнее. Выловленную плотву кидали на дно лодки — в общий котел. Багроволицый сначала бросал рыбу себе под ноги, но она, прыгая, уходила от него, как он ни старался задержать ее огромными резиновыми сапожищами.
— Ну, черт с тобой,— сказал он тихо.— Свою узнаю, буду хвосты кусать…
Плотва клевала непрерывно, садилась на крючок без всякого обмана. На лодках, окружавших нас, рыболовы тоже безостановочно взмахивали удочками. Куда ни попадал взгляд, всюду на солнце сверкала чешуей трепещущаяся рыба.
Мы заметили, как темная туча широкой полосой распласталась над озером. Порывы ветра становились сильнее и сильнее, волны все выше и круче. Но неослабевающий клев рыбы держал нас на дальней кромке камыша. Вдруг в борт так хлестануло, что половина гребня волны осталась у нас под ногами. Лодку развернуло носом к берегу.
— Держитесь, невареные! — заорал багроволицый.
Точно по команде мы опустили руки за борт, ухватились за старую ломкую тресту, срезанную вровень с водой недавним ледоходом. Еще удар волны, опять ее гребень плеснулся нам под ноги, и лодку понесло, но не к тому мысу, где осталась машина, а к болотистой низине, почти к самому устью реки Вёксы. Мы держали в руках пучки сорванной тресты, сознавая свою полнейшую беспомощность в борьбе с разбушевавшейся стихией. Волны шли с самой шири и глубины озера. Багроволицый Колька отчаянно греб длинным кормовым веслом, силясь повернуть лодку наискось волны, но у него ничего не получалось. Наконец он все же поставил лодку вразрез крутых гребней, и это спасло ее от новых гибельных ударов.
Мы схватили доски, на которых сидели, встали на колени и стали суматошно грести. Вода в лодке плескалась с борта на борт, встревоженная рыба металась вокруг нас, но мы ни на что не обращали внимания, махали и махали сырыми угловатыми досками. Ветер и волны были сильнее и несли нас к болотистой низине. И какой-то особенно злой, отчаянный гребень ударил так, что в один миг мы вылетели в озеро вниз головой, оттолкнув от себя ногами перевернувшуюся лодку. Резиновые сапоги, точно гири, потянули на дно, которое, к счастью, оказалось в этом месте близким и твердым. Когда мы высунули головы из воды, то не увидели Кольки.
Потом он показался несколько поодаль и сразу же опять ушел под воду. Александр Николаевич бросился ему на помощь, схватил за ворот фуфайки и потащил к нам, где было мельче. Мы стояли в воде по самое горло, а Колька снова скрылся с головой. Он был малого роста. Александр Николаевич приподнял его и сказал, чтобы он держался за шею. Но Колька, выплюнув воду, громко фыркнул и, оттолкнувшись от своего спасителя, кинулся вплавь навстречу волнам. Он стал что-то хватать руками.
Мы заметили вокруг нас на поверхности воды плавающую рыбу. Это были плотицы с откусанными хвостами. Они делали круг за кругом, словно танцевали вальс, но не могли уйти вглубь, уйти в сторону. Колька схватил несколько рыбок, сунул их за пазуху, и его голова опять скрылась в мутной воде. Александр Николаевич схватил его за ворот и больше не отпускал…
Долго и мучительно добирались мы до берега. Неимоверных усилий требовал каждый шаг. Местами пришлось плыть: ноги не доставали до дна или трухлявая тина засасывала сапоги, как каша. Выбрались не на зеленый мыс, а на болотистые кочки, заросшие жесткой травой. У Леонида Федоровича каким-то чудом дала искру бензиновая зажигалка. Нарвали сухой травы, разожгли костер. Отжали воду из штанов и курток, держали их в руках вокруг огня.
Колька не стал ждать, когда просохнет одежда. Он оделся первым и сказал:
— Возьму у Пашки большую лодку, разыщу плотву. Никуда не ушла Хвостиков-то у нее нет!
— Подожди,— сказал Александр Николаевич.— Теперь мы вроде крестников, в одной беде испытанные…
— Хороши крестники, черт вас побери! — мрачно взглянув, ответил Колька.— Не было бы вас, не сидел бы я дураком на болоте…
Все же он подождал, и мы вместе пошли к леснику.
— Почему же рыба в реке не клюет? — спросил Леонид Федорович.
Колька долго не отвечал. Потом, повернув лицо, хитровато поглядел и хихикнул.
— Ты, поди, не знаешь, что давно уже на дураках не пашут, а все на тракторишках?
— При чем тут трактора? — удивился Леонид Федорович.
— А при том, что перевелись дураки и здесь на Плещееве. Не догадался?
— Нет, не догадался…
— Так слушай, объясню.— Колькины глаза заиграли злорадно-веселыми искрами.
— Устье реки в три ряда перегородили железными сетками. Помахали, поди, москвичи и ярославцы вдоволь своими лакированными удилищами. Взяли рыбки с черта лысого! Вернутся домой, так и кошки обхохочутся. У вас тоже руки не натужило уловом! Теперь догадался?
Колька торжествовал откровенно и нагло, совершенно не стесняясь того, что говорил. Леонид Федорович долго молчал. Он пошарил по карманам, вытащил пачку размокших сигарет, швырнул их на землю.
— Как вы посмели такое сделать? — наконец выкрикнул он дрогнувшим голосом.
— Ну хорошо, лишили удовольствия и радости многих людей в выходной день, но это еще не вся подлость… А за что рыбу наказали, преградили ей путь на нерестилища?
— Вот ты о чем тужишь? — глазки багроволицего округлились, стали колючими.
— Плевать мне на ее нерестилища! Рыба мне интересная, когда она в лодке, а еще лучше, когда деньги в карманах звякают. Понятно?
Александр Николаевич остановился. Остановились и мы с Леонидом Федоровичем. Колька, гордый одержанной над нами победой, шагал широко, торопясь взять большую лодку и выловить в озере плотву с откусанными хвостами. Его сапоги хлюпали по лужам, да качалась перед нашими глазами из стороны в сторону плоская широкая спина.
Когда затихло хлюпанье Колькиных сапог, двинулись и мы-Александр Николаевич горько рассмеялся:
— Эх мы, горе-рыболовы! Объясняли наперебой: большое атмосферное давление, потому и рыба не клюет. Вон оно идет..-атмосферное давление…
Лесник ждал нас на мысу. Было видно, что он за эти часы тоже пережил немало тревог.
— Хорошо, что все так обернулось,—сумрачно сказал Пашка.— Однако, и мокрые, и без рыбы…
Колька выпрашивал лодку, которая покачивалась на волнах. Толстая цепь, продернутая в свайное кольцо, и массивный замок позвякивали под мерный плеск воды на песчаной отмели.
— Отстань! Не дам! — отмахивался Пашка.— Сколько раз надо говорить одно и то же?
— Ладно. Припомнишь! — Колька побагровел до черноты.— Припомнишь меня, красавчик, да спохватишься…
Сайга грозно зарычала на Кольку, показала острые клыки. Он пошел к бочке с рыбой. Мы успокоили лесника. Прощаясь с ним, поинтересовались, где и кем работает Колька.
— Работает? — удивился Пашка.— Нигде не работает. Всю жизнь вьется, где выгоднее. Клоп это, человеком грех назвать.
— Почему же ты лодку ему утром дал?
— Он не спрашивал. Один раз прогнал, так он у меня две поленницы, кубометров десять, смолья в лесу спалил. Рука у него не дрогнет, не посовестится.
Ехали мы домой по гористой дороге от Плещеева озера до Загорска, но бесконечно меняющаяся живописная картина весенней природы почти не волновала меня. Почему-то не выходило из головы слово «клоп», сказанное лесником о Кольке. Я испытывал какую-то душевную неловкость и даже стыд, что мы уехали с прекрасного Плещеева озера, а там остался клоп. Представлялось, почти зримо, как свирепо он откусывает плотицам хвосты и мнет их огромными сапожищами.
Александр Николаевич, склонившись над рулем, вел машину на большой скорости. Я спросил его:
— Саша, ты устал здорово?
— А что?
— Клоп-то, наверно, опять рыбам хвосты откусывает? Да и река перегорожена. Плотва и язи головами о железные сетки бьются…
Я не надеялся, что Александр Николаевич поймет меня. Рыбалка и вся наша затея с поездкой на Плещеево озеро были ему совершенно чужды. Но он сразу же остановил машину, развернул ее, и мы помчались в обратную сторону.
А вообще я хочу приобрести новую яхту тут www.nordmarine.ru/main/princess_yachts, может, кто знает, где есть дешевле? Отписывайте в комментариях.