Оша!.. Рождается она в озере Тенис, на западе Омской области. Выходит из него скрытно, под заросшими травой коварными зыбунами. Потом проходит открытой водой к небольшому озеру Ачикуль. Из него тоже незаметной речушкой километра полтора плутает болотом и только потом, лениво петляя по местности, несет свои воды к Иртышу.
Тихая, с ровным спокойным течением, летом и осенью на перекатах мелководная, а зимой и совсем водой не богатая, Оша при дружной весне бурно резвится в короткий паводок. Бывает так разметает, расплещет свои воды, что местами в берегах ей тесно становится. Тогда рушит плотины, дороги перехватывает, немало и других бед творит.
Привыкли мы к нашим почти безграничным просторам. Словно не видим, не замечаем их. Вот и мой сосед, Иван Игнатьевич, пенсионер, на мое приглашение поехать на рыбалку равнодушно, даже с холодком возразил:
— На Ошу? С удочками? Далась вам эта речушка! Чего в ней доброго? — говорил, а сам и не бывал на ней, слышал только кое-что краем уха.
— Не речушка, а река, больше четырехсот километров от истока до устья!
Да и рыбой она не обижает тех, кому не лень ловить. Чебаков, окуней и щук, знаю, наловим. И язи не редкость. А пескарей на перекатах тьма-тьмущая!—пытаюсь урезонить Ивана Игнатьевича.
Сдался он только с оговоркой: рыбачить не будет. Разговор был утром, а к половине дня мы уже прибыли на место. Высокий крутой берег с реденьким разнотравьем переходил в неширокую пойму — ковер желтых, розовых, голубых и синих россыпей, живых самоцветов по зеленому бархату.
Русло реки большой излучиной прижалось к противоположному, такому же высокому, берегу. В излучине глубокий омут с прохладными ключами— близость Иртыша сказывается, до него и сорока километров не будет.
Густой колок из березняка и осинника вперемешку с кустами боярки, черемухи, рябины, калины да шиповника подошел почти к самой круче. Хорошо расположиться бы здесь лагерем, но возле колка только мотоцикл оставили под брезентиком, а все имущество снесли вниз, на пойму. Там и палатку поставили: подальше от колка, особенно от осинников— поменьше клещей. Поставил палатку — запаси дров.
Поднялись наверх, на берег. Смотрю, Иван Игнатьевич остановился.
— Встреча не из приятных, смотрите,— протянул он руку,— это шершневое гнездо, с этими лучше не связываться.
Шагах в десяти от нас повис на конце ветки, рукой не дотянуться, сероватый шар-не шар, кругловатое что-то, небольшую вязаную варежку напоминает.
— Не похоже. Да и шершневого гуда не слышно…
Подходим ближе. Вот так сюрприз… Ведь это ремезово гнездо. А он, ремез-то, исследователями в нашей местности «не отмечен», так и в справочнике сказано: здесь не водится.
— Вот оно что,— оживился Иван Игнатьевич.— Выходит, мы вроде бы какое-никакое открытие сделали.
— Пожалуй, что так. Вот уже и удача…
В верхней половине варежки-шарика отходит в сторону короткий «палец». Через него пролезают в гнездо хозяева. Плотно свито закрытое со всех сторон гнездышко. Покачивается оно на веточке, ни дождь ему нипочем, ни ветер, и сороке-воровке не достать из такого гнезда беленьких, без единого пятнышка яичек и малюток-птенчиков.
Посмотрели недолго на дизное сооружение маленькой пичуги и отошли: есть гнездо — есть и хозяева, беспокоить не следует.
Набрали сушнику и пошли к лагерю. Надо было и на уху рыбы добыть к ужину и попытать счастья со спиннингом. Слышу, Иван Игнатьевич говорит негромко:
— Тоже, наверное, рыболовы. Двое. Привязали лодку Меркури, к нам направляются.
Вижу и я: двое ребят. К палатке подходим одновременно. Ребята поздоровались. Глаза веселые, открытые, простота приятная. Короткая беседа определила — быть дружбе. Оба они — Борис и Виктор — ученики седьмого класса соседней сельской школы; часто бывали здесь и потому местность эту хорошо знали.
— На рыбалку, с ночевкой? — спросил Иван Игнатьевич.
Да, приехали с ночевкой. Но главное сегодня — набрать растений для гербария, рыба—попутно. Готовится коллективная работа «Наш край». Кроме того, птица одна их интересует — зимородок… Говорят, не водится в этих краях, но прошлым летом один раз ее здесь видели.
— Только не поверили нам в школе,— вздохнул Виктор.
— Но неделю назад мы его снова видели. Вон за тем поворотом реки.
— Не будет ли это сегодня второй находкой? — удивился Иван Игнатьевич.
— Разве есть первая? — в один голос спросили ребята.
— Есть.
Ремезово гнездо мы нашли неподалеку. Пришлось мне вновь подниматься на высокий берег. Ребята
с увлечением рассматривали гнездо. Припоминали разговоры о том, что гнездо ремеза удачу приносит: его либо во дворе прячут, либо в гнезда курам, гусям подкладывают.
Вдруг почти рядом с нами появилась птичка-непоседа. И с воробья не будет, спинка рыжая, словно под ржавчиной, низ весь охрой раскрашен, а больше ничего и не рассмотрели — юркнула в зеленую гущу.
— Ремез и есть,— подтвердил я.
— Вот здорово: и гнездо и птицу редкую видели! — не могли успокоиться ребята.
— Теперь пошли зимородка искать.
Найдете — мы посмотрим, подтвердим, четверым-то поверят… Вот вам бинокль и — ни пуха ни пера, как говорят в таких случаях охотникам. Ребята поспешили на поиски.
— Хорошие ребята,— произнес Иван Игнатьевич,— недаром говорится, что учитель повторяется в своих учениках. Вот у них помогает свой край изучать, а для чего? О своем крае учитель географии за полтора часа все рассказал бы учащимся, а он исследовательскую искорку у них разжигает, воспитывает уменье находить и изучать. А это дорого!
Время подходило к вечеру, пора было браться за удочки. Я уже и к омуту направился, да сверху, с кручи, Виктор торопливо позвал:
— За вами пришел, пойдемте! Здесь зимородок, за поворотом нашли, близко!
Рыбалку снова пришлось отложить. Не прошли и километра, как увидели Бориса. Он сверху, с крутояра, из-за куста рассматривал птицу.
— Смотрите,— подал он мне бинокль.
Сомнений не было: у берега над водой на сухом сучке ивы неподвижным чучелом замер маленький рыболов—зимородок! Чуть больше воробья, спинка зеленовато-голубой бирюзой отливает, рыжие грудь, зоб и брюшко, лапки красные, не по птице маленькие, зато очень большая голова, и совсем несуразно велик клюв, а из-за того, что хвостик еле заметен, птица казалась куцей.
— Наряд природа раскрасила, а фигура чудная, неуклюжая* носа-то на троих хватило бы,— шепотом шутил Витя.
У зимородка всегда есть излюбленные места, чаще над самой водой, на какой-нибудь ветке. С нее он подкарауливает мелких рыбешек. Гнездо где-нибудь в высоком берегу, ход в него — нора, как тоннель, с метр длиной, а то и побольше.
Если удастся увидеть, куда полетит птица с добычей-рыбешкой, можно узнать сразу, где гнездо: до вылета птенцов оно не чистится, из него несет зловонием, потому что там и чешуя, и рыбьи кости, и помет; ни один хищник не заглянет.
— И птенцы все в грязи, перья-то не отмыть никак…
— Нет. Перья птенцов как бы обвернуты нежной пленкой-трубочкой, птенцы напоминают ежей. Пленка, конечно, грязная, но при вылете птенцов из гнезда она спадает, и молодняк появляется в свежем, чистеньком наряде.
Бинокль переходил от одного к другому. Мы так увлеклись, что забыли о рыбалке. Напомнил, как ни странно, Иван Игнатьевич.
— В самом деле,— отозвался Борис,— скоро вечер, а у нас и рыбы на уху нет. Идемте ловить! Завтра и насмотримся, и гнездо найдем.
Нашему настроению можно было позавидовать, Иван Игнатьевич даже признался:
— Зимородка и ремезово гнездо первый раз вижу. Просто замечательно, а ведь ехать не хотел…
— Это не все, впереди рыбалка интересная, может, и вы соблазнитесь?— пошутил я над ним,
— Можно, пожалуй!
Он взял удочку и пошел с нами к омуту. У ребят удочки были в полном порядке. Место, где охотнее держалась рыба, они определяли безошибочно, как бывалые рыболовы. «Секреты» удильщиков они знали хорошо.
Зной схлынул. Клев был хотя и не бойкий, но скучать никому из нас не пришлось. Виктор указал Ивану Игнатьевичу «уловистое» место, поэтому рыбацкое счастье и его не обошло. Рыбы на богатый ужин наловили, на наживку пескарей набрали, оставалось поспешить с ужином, устроиться на ночлег.
Солнце полыхнуло на западе багрово-красным пожарищем и ушло на отдых до раннего июньского утра. Где-то недалеко перепел затеял неизменное «поть-полоть», «поть-полоть». Песня-то немудреная, а все любят ее. Вот уже и коростель на всю ночь завел скрипучую музыку. Утром поднялись рано. Клев был хороший.
Ивану Игнатьевичу удалось взять двух добрых щук. Затеплился и в нем спортивный огонек. Борис уверенно справлялся с живцами, и ему повезло: две щуки. Необычная поклевка заставила всех поближе подойти к Виктору.
— Окунь сидит,— предположил Борис.
— Окунь так не дергает,— ответил Виктор.
— Тащи, Витя, не опасайся, не сойдет,— успокаивал я
— Мне показалось, что не щука и не окунь там.
— Кому же еще быть?
— Большой ерш! Огромный…
— Вот он, твой ерш, на дне,— указал Борис,— только не ершиной породы.
В самом деле, сквозь чистую прозрачную воду на глинистом дне можно было рассмотреть рыбу. Утомленная, она почти не шевелилась.
— Судак это,— сказал Иван Игнатьевич.— На Каме и Волге я у рыбаков его покупал. Но чтобы в Иртыше…
— Наверное, из Усть-Каменогорского водохранилища пробрался, туда молодь судака и леща пускали,— пытаюсь я разгадать новую загадку.
— Лещей в Иртыше да и в заливных озерах уже много раз встречали.
— Отпустить его, если не сильно поврежден,— словно сговорились ребята.
— В таком случае надо осторожно вывести рыбу, дай-ка мне лесу, Витя — попросил я.
Крючок проколол только край верхней челюсти, легко освобождается, повреждение пустяковое.
— Пускаем? — спрашиваю.
— Пускаем! — отвечают в один голос. Судак уходит в омут.
— Удача за удачей… Ремез, зимородок, судак — сколько новостей привезем «Нашему краю»,— радовались ребята.
Разделяли их радость и мы, к тому же и с хорошим уловом возвращались к палатке. Веселый завтрак, и каждый — за свое: мы, отложив половину рыбы ребятам, собрали и отнесли к мотоциклу свое имущество, ребята занялись сбором растений.
Расстались мы настоящими друзьями, с полной уверенностью, что еще не один раз встретимся. Записали адреса. Охрану гнезд ремеза и зимородка ребята взяли на себя.
Уже по инициативе Ивана Игнатьевича приезжали мы сюда в июле и в августе. Гнездо ремеза висело на месте, под ним на колышке светлела дощечка с надписью: «Гнездо под охраной, просим не трогать» — забота Виктора и Бориса. Зимородка в августе не видели. Наведывались и позднее: хотелось узнать, посещают ли хозяева гнездо, но установить ничего не смогли. А в ноябре верх гнезда и лаз запорошило снегом, значит, дом без хозяев — улетели.
Сейчас это ремезово гнездо висит на стене над моим столом. Скоро на зимние каникулы приедут наши юные друзья и увезут эту редкую находку для школьного краезедческого музея.